Посредине двора — два мужика. Оба кряжистые, широкоплечие, бородатые — настоящие таежники. Один с носом, похожим на багровый набалдашник, второй — с кустистыми бровями, под которыми прячутся озорные глаза. Будто по команде, мужики перестали разговаривать, уставились на незнакомца, разгуливающего по заимке.
Независимо помахивая сорванной веткой — не то отгоняя комаров, не то дирижируя одолевающими его мыслями, Тарас Викторович направился к указанной конюхом избушке.
Почта размещается в двух комнатах. Первая — «операционный зал» — разделена дощатой перегородкой на два помещения: для посетителей и для почтовиков. В открытую дверь, ведущую во вторую комнату, виден телетайп, за которым с вязанием в руках лениво позевывает толстая, немолодая телетайпистка. За окошечком, выпиленном в перегородке, сидит, разгадывая кроссворд, симпатичная, курносая молодуха.
— Мне бы послать телеграмму, — стеснительно улыбнулся Добято.
— Можно и телеграмму, — невесть чему засмеялась женщина. — Не успели приехать — докладаете. Наверно, жинка ревнючая, держит мужика на коротком поводке… Удивляетесь? Зря. Весь поселок талдычит: приехала комиссия трясти дядю Серегу. Бабы у нас — самые настоящие сороки: не устают трещать.
О том же предупреждал словоохотливый прапорщик. Понятно, в таежном захолустьи ничего не скроешь — все на виду. Ибо здесь живут не только газетными новостями и кинобоевиками — развлекаются слухами да сплетнями. Мужик согрешил с жинкой соседа — тема на добрую неделю. Упившигося трудягу привалило спиленным деревом. Соседка родила двойню…
Отказываться, на ходу придумывать другую причину появления на почте — не только бесполезно, но и вредно.
— Да, я, действительно, приехал с комиссией. А кто такой дядя Серега?
Очередной всплеск беспричинного смеха. Ему вторит выглянувшая на шум телетайпистка — выплевывает смешинки, будто откашливается. Вязание небрежно брошено на столик — появилось более надежное средство от скуки.
— Значитца, приехали проверять отряд, а его командира не знаете? Вот это учудили! Дядя Серега — подполковник Порамонов… Его жинка кажный день письма отправляет полюбовникам…
— Одумайся, баба! — неожиданно озлилась телетайпистка. — Какой мужик полезет на эту сухую ветку? Разве — спьяна. Сыночку пишет подполковничиха, тот в Уссурийске проживает…
Пришлось сыщику тоже посмеяться. Конечно, сдержанно, не взахлеб. Мужик — не баба, ему не положено изливать эмоции. Таежницы мигом распознают позорное легкомыслие, сегодня же вечером обсудят и… осудят.
— Поскореича пишите свою телеграмму, — отсмеявшись, женщина положила перед посетителем телеграфный бланк. — Через полчаса Борька поедет в район — захватит.
— Как это захватит? — удивился Тарасик, хотя ему все было ясно. — Я думал — прямо отсюда, — кивнул он на молчащий телетайп.
— Ошиблись, господин хороший, наш аппарат свое откукарекал. Телеграммы возим в район, а уж оттуда отстукивают по адресам… Да и к чему здесь телеграф — одна забота. Письма — другое дело, солдатики пишут маменькам да папенькам, а телеграммы — одна в неделю, не больше. Да и то — в отряд. Тому же прапорщику Толкунову. Что срочное — лесничий по рации сообчает…
Добято не торопился заполнять поданный ему телеграфный бланк, вернее — не собирался этого делать. Поздравлять некого, докладывать об успехах и ошибках рановато — пока ни тех, ни других. Он внимательно вслушивался в болтовню соскучившейся в одиночестве почтарки. А та стрекотала, посвящая незнакомца в блуждающие по распадку сплетни.
— Не знаешь, что писать? — высунулась она из окошка и с любопытством заглянула в девственно чистый бланк. — И чего зря деньгами расшвыриваться? Два слова — жив-здоров. А ты чего-то пригорюнился. Думаешь, жинка проводила и побежала к другому? Зря. Это вы, козлы, охочи до женского мясца, а у баб — другие заботы, детишки…
Оживленный монолог прервала заглянувшая в комнату женщина. Рано постаревшая, но ещё крепко сбитая, с выпуклой грудью и мощными бедрами.
— Светка, молочка испить нет желания? — спросила она, окидывая незнакомого мужчину любопытным взглядом. — Свеженькое, утром надоила, — не ожидая согласия, поставила на прилавок окошечка литровую банку. — Письма мне нету?
