Над летным полем воздух полон звенящего рокота. Турбины самолетов на взлете берут самую высокую ноту. Идут на посадку машины. Преимущественно из известного семейства АНов. А в стороне от посадочной полосы — отряд вертолетов МИ-6. В московском небе не увидишь этих гигантов. А здесь их можно считать десятками.
У касс очередь волнуется. Люди торопятся. В Сургут, Ханты-Мансийск, Тобольск, Салехард, Курган, Омск. Сколь далеки отсюда эти города! Но тут, в аэропорту, их названия, записанные в проездной билет обыкновенными чернилами, лишают человека гипноза огромных расстояний. Раз билет в руках — через несколько часов тот же Салехард или Сургут увидишь под крылом самолета.
Совсем не трудно установить, что летят главным образом на север — добывать нефть и газ, ловить рыбу, строить новые города. И всем нужно поспеть к сроку. У одного командировка кончается. У второго на буровой что-то случилось — и ему нет ни минуты терпения. Третьего в Москву вызывают, да погода нелетная. Время такое: всем не хватает времени. Непонятно, как это прежде обходились без самолетов?
И снова куда-то мчит нас автобус по широкому шоссе. Вправо глянешь или влево — все новостройки. Кварталы современной планировки. Веселые тона фасадов и балконов.
И снова куда-то мчит нас автобус по широкому шоссе. Вправо глянешь или влево — все новостройки. Кварталы современной планировки. Веселые тона фасадов и балконов.
Там, где кончается асфальт, выходила из автобуса. И тут же высится серебристый столб с шестью металлическими буквами; «Тюмень». Граница города.
— Считайте, что тут кончилась Самая длинная тюменская улица, но продолжается самый длинный тракт в мире, — замечает Александр Иванович.
Знаменитый Сибирский тракт. Катят по нему сверхтяжелые МАЗы. И ничего! Тверда колея. Легковые машины скорости не сбавляют. А давно ли мотор пропел свою первую песню на этом бесконечном пути на восток? Наш спутник, должно быть, помнит. Помнит, пожалуй, и время, когда шли по этой дороге эскадроны Блюхера.
Глядя на эту шумную дорогу, веришь, что она пережила несколько поколений тюменцев. Сколь же много побывало тут людей! И по своей охоте. И по долгу службы. А более всего по недоброй воле. Это когда в Сибирь ходили пешком. Да под конвоем. Отчего старый тракт получил мрачную известность скорбного и великого пути.
Он тянулся от Нижнего Новгорода, через Казань и Пермь до границы Сибири, где у села Тугулым стояли, словно солдаты на карауле, два столба с гербами соседних губерний. И тогда обездоленные, лишенные родины царапали прощальные слова на пограничных столбах, за которыми их ждала каторга в «дальней заочной государевой вотчине». И дальше брели обреченные под надзором этапной команды — офицера, барабанщика, двадцати пяти гарнизонных солдат и четырех конных казаков. Отверженные несли на ногах пыль России. Не от этой ли пыли так горька сибирская полынь? Не кровь ли и пот невольных странников взрастили придорожные осинники вдоль прежней главной сибирской дороги?
Со старого пыльного тракта мы перебираемся на самую древнюю дорогу — тихоходную Туру. Наконец-то Александр Иванович сможет показать нам речные владения и покатать, как обещал, на катере.
Увы, этой реке не дано очаровать гостя. Лениво текут ее воды цвета плохого кофе. Даже золотые стрелы щедрого солнца не могут пробиться через мутную поверхность.
И все-таки, как дал нам понять хозяин, именно Туре обязаны сибиряки больше всего. Ведь именно по ней пришел в Зауралье русский человек. Именно она несла ладьи сибирского Ильи Муромца. А через год после гибели казачьего атамана Ермака отряд стрельцов повторил его путь по Туре. Они-то и основали близ развалин старого татарского городка первое русское поселение.
Почти целое столетие — до устройства Сибирского тракта — оставалась Тура единственным путем сообщения из России в новую зауральскую страну. Не стрелец или купец, не землепашец или ремесленник сделали славу Тюмени в ту эпоху, а лодочник.
Служилые люди, торговцы вездесущие, послы иностранные и путешественники, царевы слуги — никто не обходился без речного умельца. Волжские и камские песни звучали над рекой, И песни невеселые. Поэтому рулевые и лоцманы, как пишет летописец, «давились и резались до смерти от того судового дела».
