— Марк, но
я… — начинает
Гарри, но тот,
видимо, уже
не может
остановиться
и говорит всё
запальчивее:
— Ему
дали комнату.
Так нет!
Нужно же поворотить
нос, какая
она вся чужая
и неуютная.
Ему
подобрали
полный шкаф
одежды. Но
как же! Её
нельзя
одевать — она
вся
слизеринская!
— Как ты…
— Он
обзавёлся
новой
причёской. Но
нет! Это же
катастрофа!
Нужно пилить
и
выбрасывать
волосы, пока
сортир не
засорится!
— Да
откуда ты
узнал об этом
всём?! —
выкрикивает
он.
Марк
внезапно
успокаивается
и вздыхает.
— Ну,
когда я
привёл тебя в
комнату, ты с
таким лицом
её оглядывал…
Держу пари,
ты полночи сравнивал
с тем, что
было до
этого. Потом
ты припёрся
на ужин в
рванине,
значит,
побрезговал
новой
одеждой. А
волосы… Элли
у тебя во время
завтрака
убиралась. А
она и мне
прислуживает.
Сказала, что
в унитазе
целая копна
волос, а на
полу ножик
валяется.
— Чёрт, —
Гарри
вздыхает и
упирается
затылком в спинку
кресла.
В
тишине
проходит
около минуты.
Наконец Марк
негромко
произносит:
— Так что
меняй
тактику,
эфенди.
Забудь всё, что
было до
этого. Тут
тебе не дадут
вспоминать
старые
времена. И
перестань
цепляться за
тех, кто
остался там.
Им не станет хуже,
если,
допустим, за
ужином ты
выпьешь бокал
вина, а за
завтраком
пожелаешь
кому-нибудь
доброго утра.
Мне,
например. Ты
как будто
боишься жить,
как все
нормальные
люди. Только
расслабляешься,
делаешь шаг
вперёд и начинаешь
с петрушкой
играться, как
вдруг
думаешь: «О!
Что же это я
делаю?! Там
ведь остались
мои друзья». И
всё — два шага
назад.
— Не
нужно над
этим
смеяться, —
тихо говорит
Гарри. — Мне их
не хватает.
—
Отлично,
только всем
плевать. Ты
делаешь что-то
или говоришь,
постоянно
себя контролируя,
наверняка
думая, как
твой
поступок или
слово
отразится на
той жизни. Но
смирись,
эфенди. Той
жизни уже не
будет. Раз ты
попал к нам,
отсюда назад
дороги нет.
Перестань ты
оборачиваться.
— Только
не надо
думать, что
ты знаешь
меня лучше,
чем я сам.
— Да я и
не знаю тебя, —
со вздохом
отвечает Марк
и добавляет с
тоской в
голосе: — Зато
я знаю себя. —
Гарри
непонимающе
хмурится, и
он поясняет: —
Я сам через
всё это
прошёл. У
меня тоже
были друзья,
у меня была
подруга.
Когда началась
вся эта
заварушка, я
вполне мог бы
уехать в
Австралию. Но
я остался
из-за отца.
Меня заперли
здесь, и поначалу
я тоже был в
депрессии.
Мне никто не верил,
и пришлось
принять
Метку, чтобы
доказать
свою
верность. Но,
Гарри, мне
было так паршиво,
что однажды я
устроил побег,
потому что
понял, что
больше не
смогу этого
выдержать.
— И что
случилось? —
заинтересованно
спрашивает
Гарри.
— Сам не
видишь? —
усмехается
Марк. —
Поймали.
— И всё?
— Ну как
всё… Это была
картина
маслом.
Заснеженное
поле и я,
рассекающий
по сугробам
босиком.
Почему
босиком — не
спрашивай.
Тогда
защитный
барьер ещё не
был укреплён
целиком, а я
знал, где
дырка. Ну и
ломанулся.
Меня
впятером
вылавливали,
и даже Лорд сам
присоединился.
Он-то меня и
схватил, за руку.
Прямо в пяти
шагах от
барьера.
— Сильно
влетело? —
осторожно
спрашивает
он.
— Совсем
не влетело, —
пожимает
плечами Марк.
— Просто Лорд
такую вещь
мне тогда
сказал… Уходи,
говорит, если
есть желание.
Мы тебя искали
не для того,
чтобы
вернуть, а
для того, чтобы
убедиться,
что ты действительно
хочешь уйти.
— И что? —
торопит
Гарри.
— И я
вернулся, —
задумчиво
отвечает
Марк, глядя
куда-то мимо
него.
— Почему?
— Да
потому что
понял, что
идти мне… Нет,
ну не то
чтобы некуда.
Было куда.
Просто я
подумал: а
зачем? Глупо
это как-то.
— Марк, но
это же чушь.
Если ты хотел
уйти, то…
— Да не
хотел я
уходить, —
мрачно
перебивает Марк.
— Я, наверное,
хотел, чтобы
меня
заставили
тут жить.
Чтобы я
просыпался с
мыслью: «Да, я тут,
потому что
меня
заперли», а не:
«О, как вкусно
пахнет,
интересно,
что на
завтрак». Так
что я через
всё это уже
прошёл. И я
представляю,
что ты сейчас
чувствуешь,
хотя тебе,
конечно, намного
хуже. Но
меняй
тактику,
эфенди, иначе
далеко не
уплывёшь.
Гарри
не
представляет,
что ответить,
поэтому
молча берёт
следующую
газету и
открывает
первую страницу.
Марк делает
то же самое.
До конца стопки
никто не
произносит
ни слова.
Глава 7.
Чужой
