Он
бросает
взгляд на
полноватую
Пожирательницу
с
огненно-рыжими
волосами и
невольно
вспоминает
Джинни. Им
пришлось
расстаться
сразу же
после
окончания
школы. Выпускной
был
последним
вечером,
проведённым
вместе.
Последний
танец,
последнее объятие
и последний
поцелуй.
Джинни всё поняла
правильно и
приняла
новость
спокойно, как
будто ждала,
что это
произойдёт.
Она пыталась
быть сильной,
но Гарри
видел, как подрагивают
её пальцы,
как между
бровей залегает
глубокая
складка, как
краснеет
веснушчатый
нос. Он
никогда не
сотрёт из
памяти этот
образ:
ярко-рыжие
волосы,
переливающиеся
в лунном
свете, и
блестящие от
слёз тоскливые
глаза, в
которых
читались
боль и
понимание.
Потом Джинни
ушла в
гостиную, а
Гарри ещё
долго стоял у
окна в
пустынном
коридоре,
глядя на
полную луну и
гадая, где
сейчас находится
Люпин. Затем
словно из
ниоткуда появился
Дамблдор,
встал рядом и
тоже долго
смотрел на
луну, а потом
печально
прошептал,
что теперь
Гарри готов,
и тихо
удалился. Гарри
понял смысл
этих слов
только следующим
утром, когда
Волдеморт
пришёл к воротам
замка со
своей армией,
и ему
пришлось биться
с
Пожирателями
возле школы,
в то время как
Джинни
помогала
преподавателям
защищать
Хогвартс
изнутри.
—
Ступайте.
Приятных
снов, — вдруг
прерывает его
воспоминания
громкий
голос Риддла,
и все
Пожиратели
поднимаются
из-за стола и
начинают
расходиться.
Гарри
понимает, что
к нему слова
Риддла не относятся,
поэтому
остаётся
сидеть на
месте,
вцепившись
влажными
пальцами в
почти полный
бокал вина,
из которого
он сделал
всего два
глотка, чтобы
промочить
пересохшее
горло. У
выхода
раздаются
последние тихие
бормотания:
«Доброй ночи,
милорд», — и
двери зала
закрываются.
Они с Риддлом
остаются наедине,
но тот не
торопится
начать
разговор. Он
не спеша
делает
несколько
больших
глотков вина,
ставит бокал
на стол и
ниже опускается
в кресле. Он
задумчиво
барабанит
пальцами по
подлокотнику,
а потом
наконец
смотрит на
Гарри.
— Не
правда ли,
«Аликант
буше» было
удачным выбором
для
сегодняшнего
ужина? —
внезапно спрашивает
он, и тихий
голос
разносится
по залу,
словно усиленный
Sonorus.
— Да, —
напряжённо
отзывается
Гарри, вертя
в руках
бокал.
— Держу
пари, ты даже
не
распробовал,
— усмехается
Риддл.
Снова
повисает
звенящая
тишина. Гарри
боится
пошевелиться,
чтобы не
издать ни
звука.
Отчего-то ему
кажется, что
чем незаметнее
он будет себя
вести, тем
скорее Риддл
позволит ему
уйти в
комнату. И он
ловит себя на
мысли, что
его нелепый
страх связан
именно с
новой
внешностью
Волдеморта.
Она настолько
смущает, что
Гарри даже
трудно
смотреть на
своего врага.
Он думает,
что если
всмотрится в
молодое лицо,
может забыть,
кто
скрывается
под маской
красивого
юноши. Если
бы Волдеморт
выглядел
сейчас как прежде,
ему было бы
намного
легче.
— Ты
боишься меня?
—
нахмурившись,
спрашивает
Риддл, не
дождавшись
ответа.
— Нет, —
уверенно
отвечает
Гарри, буравя
взглядом
грязную
тарелку
Малфоя.
— Тогда
почему ты
избегаешь
моего
взгляда? Тот
Гарри Поттер,
которого я
знал, не
боялся смотреть
мне в лицо,
даже когда
шрам сводил с
ума от боли.
— Было бы
там на что
смотреть, —
бездумно
бормочет
Гарри,
соображая,
что Риддлу
прекрасно
известно, что
связь между
ними
прервана.
Риддл
издаёт
короткий
сухой смешок.
— Значит,
моя новая
внешность
слишком
хороша, чтобы
меня
рассматривать?
— На втором
курсе уже
насмотрелся,
— неожиданно
для себя
самого
огрызается
Гарри и
вскидывает
голову,
наконец
встречаясь
взглядом с Риддлом.
— Я
чувствую
твою
внутреннюю
борьбу, —
задумчиво
произносит
он. — Хочется
поогрызаться,
как прежде,
но долг не
позволяет?
— То, что
я отвернулся
от Дамблдора,
ещё не говорит
о том, что ты
мне
нравишься, —
тихо отвечает
Гарри.
—
Неужели ты
так дорожишь
собственной
жизнью, что
приполз к
убийце
родителей,
моля о пощаде?
Гарри
хочется
крикнуть, что
он не
приползал и
не молил, но
вовремя
понимает, что
спорить бесполезно.
Если Риддлу
так хочется
потешить своё
самолюбие,
пусть лучше
делает это
словесно.
Поэтому он
подавляет
вспышку
гнева и
отвечает как
можно
спокойнее:
— Моя
жизнь стоит
не больше,
чем жизни
моих друзей,
которые
находятся в
опасности,
пока я рядом.
