И.Г. Да, но есть такие девочки…
В.К. Ну, есть такие, но какой смысл, это же неинтересно.
Ю.Н. Дальше вопрос, на который, наверно, коротко трудно ответить: как создавалась повесть "Трое с площади Карронад", откуда возникли её герои и так далее…
В.К. Так это как раз ответить не трудно. Я просто в Севастополь был влюбён с детства… И в 78-м году я приехал в Севастополь, зашёл в школу номер 3, английскую, — там она в центре, — которую я и описал со всей точностью, и познакомился — вот фотография висит двух прототипов. Это те самые ребята. Я познакомился с ними ещё в 4-м классе, потом уже и в 5-м, и в 6-м с ними дружил, почти что до выпуска из школы. Не то, чтобы они мне дали сюжет… Потому что сюжет, всё-таки, выстраивается автором как своего рода схема… не то, чтобы умозрительная, но в достаточной степени… искусственное такое построение, искусственное не в плохом смысле слова, а именно уже результат выстраивания событий… Просто ребята эти как-то толкнули меня… Дали мне, что ли, образы главных героев… И сама атмосфера города… И как раз мне рассказали тогда несколько случаев с этими взрывами… очень трагическими…
Ю.Н. А как их звали?
В.К. Вот сидит Вадик Хапаев, с зайцем который. А справа — Артур Олейников.
Ю.Н. Который Тим, да?
В.К. А вот вы знаете, это достаточно сложный вопрос. В каждом есть и от того, и от другого. Это всё сложнее несколько.
Ю.Н. Какие-то элементы сюжета всё-таки были в реальности?
В.К. Ну, прежде всего, это истории со взрывами, с найденными снарядами.
Ю.Н. Нет, в смысле, именно с этими ребятами?
В.К. Ну, и с этими тоже, они мне рассказывали какие-то свои события. Там же много деталей. И чисто семейные какие-то… А потом, там же были ещё и другие мальчишки. Всё это накладывалось пластами.
Ю.Н. Ваше отношение к Высоцкому?
В.К. Хорошее отношение к Высоцкому, однозначно. И было хорошее, ещё начиная с фильма «Вертикаль», когда ещё Высоцкий был совсем неизвестен, когда уже в отряде его песни пели, альпинистские…
Ю.Н. Ещё вот спрашивают: Игорь Тальков, Виктор Цой, Юрий Шевчук, Вячеслав Бутусов, Константин Кинчев…
В.К. Знаете, я, кроме Цоя и Талькова, наверно, даже имён-то этих не знаю…
Ю.Н. Ну, Юрий Шевчук — это группа «ДДТ».
В.К. Ну и что? ДДТ, я знаю, это порошок для насекомых.
Ю.Н. Ну, вот, "Последняя осень", песня.
В.К. Я сразу же вам скажу, что я абсолютно равнодушен к современной музыке. Абсолютно. В том числе и к Цою, и к Талькову. Я вполне признаю их талантливость и, возможно, даже гениальность, и вполне понимаю, почему современная молодёжь ими восхищается, вернее, признаю их право на восхищение, но самого меня они не трогают.
И.Г. А к текстам у Цоя?
В.К. Ну, я текстов не знаю просто. Они поют, разве текст разберёшь, когда они там под гитару что-то…
Ю.Н. Нет, у этих все тексты разбираются прекрасно, это не из тех, которые…
В.К. Может быть, но, поскольку мне это не интересно, я никогда не прислушивался.
Ю.Н. В каком из ваших взрослых героев больше других выражены черты вашего характера? Кто из героев сильнее остальных похож на вашего сына?
В.К. Я не могу ответить на вопрос. Однозначно — никто, наверно. По крайней мере, все попытки привязать меня, как автора, к фигуре какого-то взрослого персонажа, скажем, к Яру в "Голубятне…", или, к этому, к писателю в «Лоцмане»…
И.Г. А если к Олегу из "Мальчика…"?
В.К. Отнюдь нет, ничего похожего. Мне легче назвать прототипы взрослых героев… Этого же, Игоря Решилова, писателя в «Лоцмане»… Это я могу сказать… Наверно, невольно, я часть какого-то своего жизненного опыта переносил… Но я сам, когда писал, никогда не ставил себя на их место, не ассоциировал себя с ними, — ни с кем из взрослых мужчин, никогда. С ребятами другое дело, когда я писал «я», — особенно про сороковые годы, — а со взрослыми — ни с кем. Ни в событийном плане, ни в психологическом, ни в каком.
Ю.Н. Чем вы можете объяснить то, что ваши книги читают, знают и любят не только ребята, но и взрослые? Как вы относитесь к таким взрослым людям и что вы можете о них сказать?
В.К. Если говорить коротко, то, наверно, очень многие люди, — может быть, не большинство, но очень многие, — вырастая, где-то сохраняют в себе память о детстве, причём часто светлую, может быть — ностальгическую. Без этого, в общем-то, личность не может быть полной. В чём-то это даже иногда бывает спасением — возможность, хотя бы в памяти, выйти в детство. И именно таким взрослым, может быть, мои книги и попадают в резонанс с их настроением. Я ведь стараюсь писать всерьёз, не присаживаясь на корточки только перед маленьким читателем, а пишу с психологической-то нагрузкой с такой, чтобы это было интересно и взрослому, не стараюсь упрощать что-либо. И если взрослому человеку интересно своё детство, или детство вообще, то, наверно, книга как-то западает им немножко в душу.
