– Ну, за искусство!
– А ты вот совершенно нетолерантная, Лилька! – с досадой произнесла подруга.
– Я, Верунчик, наверное, сама моральная садистка! Имею право людей унижать, значит!
…Дома Лиля оказалась в половине двенадцатого ночи. Своим ключом открыла дверь, тихо переоделась в полутемной прихожей.
Дверь в детскую закрыта, из комнаты свекрови, Раисы Петровны, – мелодичный храп.
Но муж, Сергей, не спал – сидел в спальне (дверь открыта) на кровати, с ноутбуком на коленях, сосредоточенно смотрел на экран, пальцы бесшумно бегали по клавиатуре.
– Явилась, не запылилась… – пробормотал он, не поворачивая головы. И не поймешь – то ли злится всерьез, то ли иронизирует по привычке.
– Сейчас умоюсь, поговорим.
Лиля вернулась из ванной через полчаса, сразу же нырнула под одеяло, с головой.
– Холодно. Еще не затопили? – пробубнила она оттуда.
– Рано. Начало сентября только.
– Околеть можно. А ты что делаешь?
– Заявку проверяю. Завтра гендиректору на подпись понесу…
– А-а… – Лиля подробностей не спрашивала, она, обычно любопытная, в особенности работы мужа – главного энергетика на одном из больших предприятий, что под Москвой, – не вникала. Слишком сложно и слишком непонятно. И скучно. Зато Сергея немного злила «богемная» сторона занятий Лили, поскольку он-то не преминул сейчас спросить:
– Лиля, а ты… где сегодня была, с кем пила? Ты думаешь, я ничего не замечаю?
– Сначала с Чащиным говорила, он меня с другим сценаристом знакомил, Лазаревым, объяснял концепцию фильма, потом меня Верунчик перехватила.
– Ах, Верунчик… – пробормотал Сергей. – Ну, тогда все ясно… Старая извращенка и алкоголичка – вот кто она, твоя подруга. А то, что без тебя Вика не хотела спать ложиться, – это как?
– Я скотина. Раиса Петровна что-нибудь сказала?
– Ничего мама не сказала, – раздраженно произнес муж. – Чего она могла сказать? Она уже давным-давно ко всему привыкла.
Все еще сердится, поняла Лиля. Вздохнула там, под одеялом, и обняла Сергея за ноги.
– Не подлизывайся, – дернулся он.
– Я тебя люблю. Если бы ты знал, как я тебя люблю… – прошептала она. Высунула голову из-под одеяла, обожающим взглядом уставилась на мужа, любуясь. На журнального красавца Сергей не походил, но и среднестатистической его внешность тоже назвать было нельзя.
Правильные черты лица, широкая шея. Серо-голубые глаза, негустые русые волосы. Форма головы – классическая. Наверное, если Сергей вздумает побриться налысо, ему и это пойдет. Он и стройный, и плотный одновременно, в нем и юношеское еще что-то, и зрелости уже много. И сила, и сдержанность. Словом, золотая середина, все прелести тридцатипятилетнего мужчины…
Сергей – из тех, кого женщины называют пошловатым, но вполне исчерпывающим словом «интересный» и, пожалуй, ценят таких вот мужчин даже больше, чем броских красавцев.
Вот и Лиля все никак не могла налюбоваться мужем. «Как странно. Говорят, что с годами страсть уходит, – неправда…»
– Ты когда пьяненькая, то очень добрая, я заметил, – снисходительно сообщил муж.
– Я и не пила почти. Больше болтали с Верунчиком, сплетничали, хохотали… Она мне отрывки из своего нового романа читала.
– А, про извращенцев, – усмехнулся Сергей.
– Да что ж ты все ее критикуешь? Нехорошо… Кстати, про извращенцев. Хочешь, отшлепай меня, – великодушно предложила Лиля. – Раз я виновата. Накажи меня! – Она повертелась, стянула с себя одеяло. И зажмурилась – вдруг и правда ударит?
Муж молчал. Потом сказал:
– Я даже в шутку женщину ударить не могу.
– Но это не битье в прямом смысле, это игра…
Сергей захлопнул ноутбук, отложил его в сторону, притянул Лилю к себе. Поцеловал, разом прощая все.
Гладил, трогал, снова целовал.
– Ты хочешь в эти игры играть? – прошептал он ей на ухо. – Только я ведь тебя знаю, Лилька. Тебя шлепнешь, пусть и в шутку, ты три года поминать будешь, что я тебе больно сделал. Ты провокаторша. Ты – вредина.
…Со стороны, при посторонних, муж выглядел мрачным, всегда серьезным. Солидным. Но нежнее его Лиля не знала человека. Сергей относился к ее телу, с одной стороны, словно к сокровищу, к чему-то хрупкому и драгоценному. Постоянно находил повод полюбоваться им. Вот и сейчас – разглядывал, поворачивал. Прикасался кончиками пальцев, губами, осторожно – к Лилиным плечам, животу, груди, ногам, – словно мотылек задевал ее кожу своими крылышками. С другой стороны, сокровище столь часто не теребят, не мнут в ладонях, словно пластилин, не прижимают к себе, не лишают дыхания долгими поцелуями…
