Ира не ругалась, не закатывала скандалов, когда семейный поезд вдруг, по вине Евгения, нарушал свой утренний график. Нет, в этом случае она просто цепенела, замыкалась в себе. Взгляд ее становился бесстрастным, пустым.
Тогда она доделывала или переделывала все, с чем не справился муж, брала сына Ленечку за руку и выходила из дома. Или, что хуже, покидала квартиру с полным кишечником или неразмятыми мышцами. Несчастной на целый день – уж такова была ее физиология, ее психика.
Евгений же после ухода жены чувствовал себя подлецом и негодяем.
Поэтому проще было сейчас лежать в кровати и глядеть в потолок, и не просить ничего, и не ждать милостей от жены. В лучшем случае он просто помешает Ире, в худшем – испортит жене целый день.
Конечно, существовал другой вариант. В теории. Например, Ира открывает глаза по звонку будильника (который ее муж категорически не слышит), будит сама мужа, Евгений быстренько осуществляет свои супружеские обязанности, Ира резво вскакивает с кровати и проводит утро так, как привыкла, не выпуская из-под контроля ни одно дело.
Но! Но для Иры оказалось унизительным расталкивать по утрам мужа. Ее тонкая, трепетная женская душа не принимала грубой правды жизни. Она будит мужа, чтобы он – взял ее?!. И это с учетом того, что Ире по утрам не хотелось ничего вообще. По вечерам, перед сном – да, она могла и хотела, но только не утром! Поэтому будить мужа затем, чтобы тот справил свою мужскую нужду… Нет!
Третий вариант – сделать трель будильника громче. Казалось бы, реальный выход. Но на деле громкая трель пугала Иру и будила в соседней комнате сына, который мог бы поспать лишний часик перед садом.
Поэтому Евгений с Ирой давным-давно договорились, как должно проходить их утро. Умные, современные, уважающие друг друга люди – Евгений и Ирина. Они говорят, и они договариваются цивилизованно – до устраивающего их обоих варианта.
Евгений проспал – все, нечего требовать. Он проснулся – все, Ира, отдавай супружеский долг.
Поэтому Евгений, проснувшись этим утром в одиночестве, продолжал лежать в постели. Во-первых, потому, что болтаться по квартире в подобном состоянии и самому не очень-то удобно, во-вторых, это зрелище раздражало Иру, угнетало ее (хотя Евгений не для укора жены ходил по квартире). Проще заняться самоудовлетворением, хех. И в-третьих, Евгений мешал Ире. Просто тупо мешал. Она чего-то делает, а он тут, у нее на пути, здрасте! Ходит. Смотрит. Говорит. Сбивает с толку. Лезет с нежностями!
И вот кто он после всего этого?
Он тряпка? Он не мужик? Не умеет настоять на своем? Не умеет наладить распорядок дня в своей семье? Не способен помочь?
Да, скорее всего, он тряпка.
Или нет? Или он просто держит свои желания под контролем, под каменной плитой даже, он не скандалит и ничего не требует. Он – соблюдает договоренности.
И он, в конце концов, уважает Иру, понимает ее. Он идет ей навстречу. Ну да, она с утра на взводе, у нее свои прибабахи… то есть особенности. И видеть она никого не может, поэтому в первый час после пробуждения лучше не лезть к ней, не попадаться на глаза, даже с самыми лучшими намерениями.
Дело в том, что Ира – актриса. Травести. Играет в театре юного зрителя, обычно роли мальчиков.
И она должна в свои тридцать восемь лет выглядеть юной, свежей и гибкой, с ясным взглядом и задорной улыбкой, чтобы дети в зрительном зале не усомнились – перед ними настоящий пацан, а не старая тетка.
Словом, если Евгений любит и уважает свою жену, желает ей карьерного успеха, он должен в некоторые моменты жизни молчать и терпеть.
…Сквозь приоткрытую дверь была видна соседняя комната, называвшаяся «гостиной».
Там, на ковре, была Ира – в пижамке, в забавных панталончиках и кружевной кофточке, в чем спала. Со стаканом воды в руке. Жена стояла, выпрямив спину, медленно отпивала глоток за глотком и о чем-то сосредоточенно думала.
Невысокая, очень худенькая. Очень ладная. С коротко стриженными темно-русыми волосами. Ира напоминала мальчика-пажа из волшебной сказки… У нее было широкое, круглое лицо, светло-серые глаза широко расставлены, маленький носик. И ни единой морщинки. Окружающие часто принимали Иру за девочку, и где-нибудь на улице, в транспорте к ней именно так и обращались – «девочка». Именно девочка, а даже не девушка. И уж тем более не женщина.
