Дальше… а дальше — не лучше. Скорее хуже.
Таша подозревала, конечно, что отношение Мариэль к Альмону — чувство, весьма далёкое от любви, но… Нет, после прочтения бесчисленного множества романтических баллад, легенд и сказок ей очень хотелось верить в любовь до гроба, да только кое-какие собственные умозаключения (в результате наблюдений за всеми знакомыми ей супругами) уже давно заставили её несколько приуныть. Таша, к своему глубокому разочарованию, поняла, что за годы совместной жизни любовь чаще всего уходит — и дай Богиня, чтобы её место заступило взаимное уважение, благодарность и другие положительные чувства. Чаще на место любви приходит раздражение… ну, во всяком случае, у крестьян. Ведь героями романтических легенд редко бывали крестьяне, которые так и остаются крестьянами — а не заделываются в финале принцами, получая руку принцессы и полкоролевства в придачу.
Но… обречь себя на жизнь с заведомо отвратительным тебе человеком…
Мерзкая, холодная, когтистая лапа стискивала сердце. Боль потери комом сидела где-то в груди, ощущаясь даже физически, сжимала горло до того, что трудно было дышать…
…и к боли потери примешивалась другая.
Таша чувствовала себя обманутой.
"Почему ты не сказала мне, мама?"
Таша не знала, каким был бы её взгляд на происходящее, на маму, папу… на мир — при знании правды. Но она узнала её только теперь, и теперь мир, ставший за эти годы таким родным и привычным, рухнул, рухнул, как карточный домик, разлетелся осколками, как зеркало, оставив скалящуюся зубьями, голую, неприглядную раму.
"Почему, почему, мам? Я бы поняла…"
"…а если нет? — возразил тоненький голос. — И всё, что она делала, она делала ради тебя…"
Нет. Не всё.
Не ради Таши Ленмариэль Бьорк спасала свою жизнь. Когда она хотела умереть рядом с любимым, она и не думала о будущем ребёнке. Только клятва Тариша заставила её жить.
Забавно: если бы не отец, которого Таша не знала — её сейчас не было бы на свете…
Какая… книжная история…
…трагедия, нелепая трагедия со слезливыми сюжетными вывертами!
Таша отшвырнула травинку, встала и быстро оделась.
— Пора, — седлая явно недовольную Звёздочку, тихо сказала Таша. — Мы и так задержались.
Вскочив в седло, Таша окинула взглядом гладь озера, брызжущую солнечными искрами, накинула капюшон и направила лошадку обратно к Тракту.
Следующая остановка планировалась лишь в Равнинной Провинции.
Когда Тракт уткнулся в дубовые ворота с расползавшимся в обе стороны от них высоким частоколом — ночь уже успела накрыть небо звёздной пылью.
— Приехали, — Таша осадила Звёздочку. Спрыгнув наземь, чуть не упала, — затекшие ноги подкашивались, словно наспех слепленные из теста, — морщась, доковыляла до ворот и постучалась.
Смотровое окошко распахнулось почти мгновенно. На Ташу, щурясь, уставилось светлоглазое, востроносое и краснощёкое до пунцовости мальчишеское личико. Следом высунулась длинная рукоять правдометра.
— Кто, куда, откуда? — ломким баском вопросил привратник.
— В Равнинную, вестимо, — откликнулась Таша, послушно сжав рукоять в пальцах. — Тариша Альмон… Морли, из Прадмунта, что у границы Озёрной и Окраинной. А сейчас — переночевать бы где-нибудь.
В конце концов, она ведь не соврала — просто назвала родовое имя отца. А чуточку скрытности в таком деле проявить совсем нелишне.
Правдометр утвердительно звякнул, рукоять засунулась обратно в окошко, и мальчишка без лишних слов распахнул ворота.
— Трактир прямо перед вами, — широко зевнул привратничек, забрасывая правдометр в будку.
Правдометр представлял собой нечто вроде серебряного молотка, только с двумя ручками и циферблатом, и заменял телепатов там, куда этим самым телепатам было недосуг заглядывать. Стрелка циферблата педантично покачивалась между делениями "правда", "ложь" и "что-то здесь нечисто". Прибор, через касание проверяемого к деревянной ручке определяющий, что у того на уме, вызывал у простого люда суеверный ужас, но Его Величество Шейлиреар, отдавая указ ввести правдометр в повсеместное употребление на границах и в судилищах, был неумолим. Мол, удостоверения личности и улики можно подделать, но допрос-то расставит все галочки над "и".
