* * *
Прошло несколько дней, капитан привел в порядок дела, продал все, чем владел, купил бриг, который в память о дочери назвал «Красавица из Сен-Мало», вооружил его на славу и пустился в плавание.
С этих пор Жан-Луи Мясник стал, как никогда прежде, оправдывать своё имя. Он сдержал слово, и англичане действительно сильно пострадали по его вине.
Капитану Мяснику было около пятидесяти лет, держался он, как правило, кротко и любезно, знал грамоту, писал стихи, с удовольствием читал некоторые вслух, и особенно часто цитировал знаменитую строчку Лемьера[6]:
Трезубец твой, Нептун, — великий скипетр мира.
Он печально повторял эти слова, думая о Франции, которая, как он утверждал, потеряла скипетр, отступившись от трезубца.
В остальном же его высказывания о политике обычно бывали не слишком точными. Он в равной степени уважал белый, королевский, флаг и трехцветный, республиканский. И если ему случалось плавать под белым, то во время сражений на бизань-мачте он порой поднимал и тот и другой.
«Они оба французские. Признавать из них лишь один — все равно что гордиться Францией наполовину».
Стоило капитану Мяснику завидеть англичан, как он становился безжалостным. Поэтому на море он был известен как бич всех британцев.
О его кровожадности ходили легенды, впрочем, весьма далекие от истины, потому что благородство его характера совсем не сочеталось с жестокостью; ну а безжалостность на войне — это уж дело случая, иногда можно быть безжалостным, не теряя достоинства.
* * *
Итак, дело было накануне Рождества 1812 года. В тот день ветер не стихал до самого заката. Лишь пена разбивающихся о берег волн оттеняла ясное небо. Мало-помалу стемнело. Наступила теплая, звездная ночь. Однако суровые моряки «Красавицы из Сен-Мало» скучали по холодным рождественским ночам родного Запада, по своим семьям, по своему далекому дому. Они пели старые французские песни, рождественские и морские; капитан Мясник задумчиво слушал их, стоя на палубе и держа в одной руке подзорную трубу, а в другой — открытую, но все еще не початую табакерку.
Кто-то прокричал:
— С наветренного борта фрегат!..
* * *
Капитан захлопнул табакерку, торопливо сунул ее в карман и, подняв подзорную трубу, стал внимательно вглядываться в горизонт. Потом вдруг расхохотался. К французам приближался большой военный корабль. В сумраке ночи, освещенной лишь звездами, зоркие глаза моряков легко могли различить английский флаг, развевающийся на бизань-мачте.
— Это «Юнона», — сказал капитан Мясник своему помощнику. — Она возвращается с Мартиники, которую у нас украли эти сраные милорды. Поднять английский флаг! Бить тревогу! Орудия к бою! Зажечь сигнальные огни! Нынче мы преподнесем англичанишкам троянского коня вместо рождественской елки, жаль, конечно, нарушать их традицию, но ничего не поделаешь.
* * *
И капитан Мясник отправился за пистолетами и за своей саблей для абордажа.
* * *
«Красавица из Сен-Мало» приготовилась к сражению. Фок-мачту, точно рождественскую елку, украсили разноцветными фонарями. В довершение всего капитан приказал матросам петь популярную среди англичан песенку, для которой он специально сочинил французские слова. Раньше, когда он выслеживал и захватывал британские торговые корабли, эта песенка служила ему приманкой. В эту ночь она должна была обмануть военных моряков:
Милорд, милорд, милорд,
Ты не вернешься в порт!
Нептун из Сен-Мало
Сломал твое весло!
В ответ с «Юноны» раздалось многоголосое «ура!».
— Кажется, им понравился наш рождественский подарок и они приняли нас за своих, — сказал Мясник.
— Да, — ответил помощник, — они думают, что мы тут радуемся Санта-Клаусу.
* * *
«Юнона» приближалась. На палубе уже можно было различить фигуры моряков. Они приветливо махали «Красавице из Сен-Мало».
— Переходите ко второму куплету, — приказал капитан, — и пускай поют все!
Милорд, милорд, милорд,
Ты не вернешься в порт!
Не любим — ну и что ж? —
Английских ваших рож.
— Урра! Урра! — прокричали на «Юноне» и затянули куплет той же песни на английском. Впрочем, до «Красавицы из Сен-Мало» английские слова не долетали точно так же, как до «Юноны» не долетали французские.
