– Господи, да у него скула синяя. – Взглянув на мычащего парня, испуганно прошептала Наташа. – Он когда падал, нечаянно на мой кулак напоролся. – Возвращая конопатого на стул, пошутил Ерожин, – Еще хорошо отделался. Если бы я сюда ваших шоферов позвал, он бы не только скулу тер.
– Вы себе нажили врага. Фирсов парень злопамятный. – Покачала головой девушка.
– Хватит обо мне. Скажите, говорил ли когда-нибудь с вами Кирилл Андреевич о своем брате?
Наташа еще некоторое время продолжала испуганно смотреть на конопатого, потом отвернулась и, подумав, ответила:
– Брата он любил.
– Почему вы так думаете? – Ерожин взял свой стул и подвинул его ближе к диспетчеру.
– Он каждую неделю на Большую Димитровку к брату ездил. Краны чинил, ковры пылесосил, продукты проверял. Часто меня брал, и я помогала. Красивый дом, напротив булочной. Квартира большая. Но его престарелый брат один жить не мог. Академик как ребенок несмышленый. Все забывал, путал. Кирилл и за дачей в Барвихе следил.
– Академик в маразм впал. – Предположил сыщик.
– Нет, просто ученый. Кирилл рассказывал, что брат всегда таким был, еще с детства. – Улыбнулась Наташа. Петр Григорьевич невольно ей залюбовался. Когда девушка улыбалась, она становилась, особенно, хороша.
– А что это, за женитьба? Как Кирилл к женитьбе брата отнесся? – Ерожин заставил себя не глазеть на девушку, а работать. Конопатый неожиданно поднялся и быстро вышел из диспетчерского кабинета. Наташа проводила парня настороженным взглядом, и только потом ответила:
– Женитьбой брата Кирилл очень гордился. Ему Валерия Андреевича жена понравилась. – И Наташа снова улыбнулась.
– Понравилась? – Удивился Ерожин. По скандалу на кладбище такой вывод не сделаешь: – С чего вы это взяли?
– Он одни ножки ее видел. Но для Кирилла в женщине это главное. – Горько усмехнулась бывшая подруга убитого.
– Не понял, как ножки? – Переспросил сыщик.
– У Кирюши ключи от квартиры и дачи академика всегда в машине лежали. Он заглянул к брату днем, хотел с женой познакомиться. В дверь позвонил, ему не открыли. Он тогда решил, что дома никого нет и со своим ключом вошел. А они в спальне. Вот он и увидел, как ее голые ножки мелькнули и под одеяло спрятались. По ножкам и судил. А в лицо жену Валерия Андреевича он так и не увидел.
– Увидел. – Грустно возразил Ерожин и снова покраснел.:
– Вы мне не дадите ваш домашний номер? Вдруг, возникнут какие-нибудь вопросы…
Наташа взяла со стола незаполненный путевой лист и быстро написала свой телефон. Петр Григорьевич поблагодарил и попрощался. На улице давно стемнело. Сыщик вышел из проходной, кивнув охраннику, и направился к машине. Возле его «Сааба» стояло трое здоровенных бугаев. В одном из них Ероджин признал конопатого. Троица медленно двинулась ему навстречу. Петр Григорьевич полез в карман, достал маленький английский пистолет и выстрелил в воздух. Рты у бугаев раскрылись. Они молча попятились назад, и бросились наутек.
Сыщик спрятал пистолет в карман, Подошел к машине и уже хотел усесться за руль, но что-то его остановило. Он еще раз внимательно огляделся и понял, что все колеса его «сааба» спущены:
– Вот бляди. – Не сдержался Петр Григорьевич, хотя даже и при более трагических обстоятельствах, ненормативной лексики избегал. Затем немного поостыв, достал мобильный телефон, предупредил жену, что задержится, и полез за запаской. Но быстро сообразив, что одной запаской тут не отделаешься, вызвал Глеба. К часу ночи они вдвоем с подлостью конопатого ревнивца справились. Дома о причине своей задержки, подполковник рассказывать воздержался. Надя осталась уверена, что муж до глубокой ночи шел по горячему следу преступника.
* * *
После юбилейного вечера Фридрих Эдуардович Мюллер из спальни не выходил долго. Его настенные часы давно пробили полдень, а он продолжал нежиться в постели. Проснулся старик давно, но вставать не желал. Наглухо задвинутые, тяжелые шторы света не пропускали, и что делается на улице, он знать не мог. Профессор зажег лампу на тумбочке. Игривая бронзовая Диана, в одной руке держала лук со стрелами, а в другой несла золотистый абажур с бисерной бахромой. Мягкий свет этого абажура осветил изголовье кровати и часть тумбочки с книгами и журналами. Мюллер, не глядя, поворошил в них рукой и вынул лондонский театральный еженедельник. Потом еще раз поводил рукой, нащупал сафьяновый футляр, и добыл из него свои очки. Профессор прекрасно читал по-английски, и минут сорок с удовольствием изучал критические обзоры, напечатанные в еженедельнике. Затем ему это наскучило, и он раскрыл томик Цвейга. Розы, подаренные ему вчера незнакомкой, навели на мысль о знаменитой новелле немца. На пол часа чтения его хватило, но лежебока понимал, что вставать все же придется. Пора завтракать и готовиться к походу в Большой. Сегодня там давали генеральный прогон балета, и Мюллера ждали. Толстый театральный журнал заказал профессору рецензию на этот балет, и Мюллер обещал написать. А уж если Мюллер что-нибудь обещал, можно было не сомневаться, что слово свое он сдержит. Пунктуальность и добросовестность Мюллер получил с кровью немецких предков.
