Она дрожала, еще что-то бормотала. Он с трудом успокоил ее, проводил домой и лишь после того, как она поклялась с утра позвонить ему, отправился к себе.
Когда в ночной сводке радионовостей он услышал, что успевшая скрыться банда хулиганов напала в одной из аллей приморского парка на трех возвращавшихся из гостей молодых людей, одного убила, а двоих зверски избила, ему стало страшно. Нет, его пугало не то, что нападут на его след, черта с два. Он боялся, что сводку услышит Серэна.
Кар впервые тогда задумался о том, о чем думают миллионы людей на земле: о том, что существуют разные понятия о добре и зле, о справедливости, о преступлении и наказании, о мере ответственности за свои, да и за чужие деяния. О том, что у людей могут быть иные, чем твои, взгляды, мерила ценностей. Что миром правит не только сила и что самый сильный в чьих-то глазах не обязательно самый лучший, самый правый.
Он никогда не задумывался о таких вещах, как, впрочем, и о многом другом. Он жил в особом мире, где сила всегда оказывалась правой, где не то что к врагам, а порой и к знакомым или незнакомым людям не следовало быть милосердным. Особенно если они оказывались на твоем пути.
То, за что уважали его друзья и боялись враги, – его сила, искусство в бою, беспощадность, его умение убивать, умение постоять за себя, наконец, безразличие к чужим жизням и судьбам – в глазах единственного существа, чье слово было для него главным, не имело никакого значения. Узнай Серэна, что это он избивал Нолана, что он убил оскорбившего ее хулигана, да просто, что он сотрудник сыскного агентства, сотрудник для черных дел, она отвернулась бы от него. Даже любя. Она просто не смогла бы иметь с ним дела. Как он с ней, если б узнал, что она ему изменяет, хотя продолжал бы любить.
Но ведь он не изменяет ей!
Изменяет. Так, наверное, считала бы она. Не с другой женщиной. Он изменяет тому идеалу, который она видит в нем. Вот он такой, считает она, и он говорит ей об этом и доказывает. А в действительности – другой. Он обворовывает ее, отнимает себя у нее и подсовывает иного, в сто раз худшего, жестокого, беспощадного, звероподобного, способного на любое зло. Ради нее, да, но зло.
Так она, наверное, рассуждала бы, если б знала правду. Да не рассуждала бы, а чувствовала. И это самое страшное. Потому что заставить человека рассуждать по-другому еще можно, заставить по-другому чувствовать – в сто раз трудней.
Мысли не давали Кару уснуть. Он ворочался с боку на бок, ходил пить хранившееся в холодильнике ледяное пиво, включал и выключал ночные телепрограммы. И лишь под утро заснул.
Проснулся, как всегда, мгновенно, схватил часы – половина десятого, а Серэна еще не звонила! Или звонила, а он не проснулся! Может, телефон не исправен? Нет, все в порядке. Он торопливо набрал ее номер. Никто не отвечал.
Он сел на кровать, устремив унылый взгляд в окно. Все ясно, она прочла эти чертовы газеты… Что делать?
И тут она позвонила. Голос ее был бодр, как всегда.
– Соня! – кричала она в трубку. – Звоню второй раз! Я думала, ты ушел гулять, что тебе не спится, что ты без меня скучаешь.
– Я скучаю, – орал Кар в ответ, – я ужасно скучаю! И очень хочу есть.
– Странно. Какое совпадение, я тоже. Но я уже на корте, с восьми утра. Приезжай за мной на стадион. Жду.
Он молниеносно проделал утреннюю процедуру – гантели, душ, бритье, стакан молока – и уже собирался покинуть квартиру, когда раздался звонок.
– Ты еще спишь? – услышал он голос Лоридана. – Подъем! Нас вызывает бородач (так он иногда называл Шмидта). Срочно. Включай четвертую скорость. Что-то, как всегда, «важнейшее, главнейшее»!
– Погоди, – замямлил Кар, – как вызывает, он же говорил, что сегодня утром дел не будет.
– Вчера говорил одно, а сегодня другое. В нашем деле все бывает. Поторопись!
– Слушай, Лор, а ты не можешь сказать ему, что не застал меня дома?
– Не могу. Он звонил тебе только что сам, у тебя было занято. Поэтому мне и поручил. И вообще не валяй дурака. Я заеду за тобой через десять минут! – И Лоридан бросил трубку.
Кар вздохнул. Черт бы побрал этого старого идиота Шмидта, и все агентство, и преступников, которым нет покоя, и его самого, что не мог проснуться раньше и смотаться из дома!
