— Слышу, — машинально сказал Шарик в экран.
Так вот, — продолжал Крот, — считай, что ты уже покойник. Это, как видишь, я заявляю при тысячах свидетелей, а мое слово твердое. Не обойду я своим вниманием и жителей дома № 1 на улице Дружбы. Теперь я не тот жалкий полуслепой инвалид, которого вы толпой загнали в угол. У меня теперь есть очки, и я очень хорошо вижу. Во всяком случае, я сумею разглядеть такую крупную фигуру, как Иван Иванович Слон. Слышишь, ты, устроитель воскресников?!
— Ну, Слона я на себя беру, — вставил Крыс, — у меня с ним старые счеты. Слышь, лопоухий?
— Я требую беспрекословного повиновения от жителей города, — заявил Крот. — Мое требование на первый взгляд может показаться смешным. Но я знаю, что говорю. Я уничтожил все аптеки и медицинские склады, но часть лекарств взял себе. И вот смотрите, что получается. В каждом доме есть тот, кому необходимо лекарство. Может, это бабушка. Может, дедушка. Может, ребенок. Вы, конечно, не захотите, чтобы болезнь у них обострилась и они умерли. Поэтому вы приползете ко мне на коленях и будете клянчить таблеточку. И если среди ваших близких нет больных, то они обязательно есть среди ваших соседей и знакомых. А вы ведь не захотите, чтобы несчастье постигло даже и незнакомого вам! Конечно, конечно, не захотите, я вас знаю!
Ваша слабость в том, что вас много и вы любите друг друга.
Моя сила в том, что я один и никого не люблю. — Крот усмехнулся. — Кроме себя, разумеется…
А если вы откажетесь от моих условий, в городе, лишенном лекарств, начнутся страшные эпидемии. Тиф, чума, холера скосят вас поголовно, и вы умрете в страшных мучениях.
Поэтому вам не остается ничего, кроме беспрекословного повиновения. — Глазки Крота загорелись за мощными линзами очков, он вдруг вскочил и закричал: — Я буду раздавать жизнь и смерть! Я! Вы сами свяжете и приведете ко мне моих врагов! Я! Я буду казнить и миловать! Я! Я!
Доберман-Пинчер, Шарик и Овчаренко смотрели на экран словно загипнотизированные: так поражало в Кроте сочетание опасного глубокого расчета с дикой ненавистью и самовлюбленностью.
— Овчаренко, — скомандовал начальник, — поднимай Школу по тревоге! Пока он распинается, доберемся до телецентра!
Руслан выскочил из комнаты.
— Шарик, ты остаешься здесь. Шарик остолбенел.
Ему показалось, что он не расслышал или неправильно понял распоряжение. Он остается? Он, который выследил преступников и боролся с ними под землей еще тогда, когда об их существовании никто не знал? Нет, это такая несправедливость, это такое… такое…
— Я не могу остаться, Рекс Бураныч. Понимаете, не могу. Кто же тогда, если не я-то?
— Да пойми ты, — рявкнул Доберман-Пинчер, — я себе никогда не прошу, если с тобой что-нибудь случится!
— А вы прямо взяли и испугались, да?
— Противника надо трезво оценивать. Короче, разговор окончен, давай держи хвост…
Наклонив голову, Шарик ринулся к двери.
Но Рекс Буранович молниеносным движением перехватил его и мягким толчком отбросил к окну. Всё произошло ошеломительно быстро, словно Шарик и с места не трогался. Только плечо побаливало.
— Дисциплинка, — сказал Доберман-Пинчер, — ой, дисциплинка…
— А меня ваша дисциплинка не касается, — закричал Шарик. — Овчаренке своему приказывайте, а я вам никакой не ученик даже!
Рекс Буранович не ответил, только укоризненно посмотрел на сыщика и вышел.
Чувство долга и кашель. — Прекрасная компания. — Маша. — Бальзам на раны. — Облава. — Сыщик мчится по следу. — Бандитский аэростат. — Шарик улетает в туман.
С той стороны два раза повернулся ключ.
Неукротимый сыщик вскочил на подоконник и прыгнул на мокрую ветвь. Дерево слегка содрогнулось и с шелестом окатило Шарика с ног до головы. Посыпались на асфальт каштаны. Некоторые лопнули и открыли влажные коричневые глаза.
По зыбкой ветви Шарик добрался до ствола.
На мотоцикле проехал Овчаренко и остановился неподалеку, возле ворот, где наготове уже стояла грузовая машина.
На плацу перед строем энергично говорил Доберман-Пинчер.
— Овчаренко, — вполголоса позвал Шарик, — эй, Руслан!
Овчаренко насторожился и стал озираться. Шарик сорвал каштан и кинул в Руслана.
