– Делли, – задумчиво обратился я к нашей клиентке, – ты кому-нибудь в столице говорила о нашем скором прибытии?
– Вестимо, – кивнула фея. – Королю-батюшке. Иначе как бы он ярлык проездной велел на вас выписать? А более никому.
– Угу, понятно. Стало быть, и писцы, которые нашу подорожную оформляли, тоже в курсе.
– Нет, – отрицательно покачала головой наша спутница. – В ярлыке прописано, что пооберуч меня следуют два нарочитых мужа, дабы мне одной в дороге не сторожко было и в путевом кружале средь иных не срамно.
– Это чё, чтоб в кабаке мужики не приставали? – мучительно напрягшись, перевел Ратников.
– Ну да, – кивнула кудесница. – Непристойно даме путешествовать в одиночку.
Я искренне посочувствовал экстремалам, которым пришла бы в голову мысль неучтиво обойтись с могущественной дочерью неведомого мне Илария, но сейчас речь шла о другом. Кто-то в столице весьма настоятельно интересовался нашими передвижениями и столь же неизвестный кто-то от самой границы посылал ему сводку со свежедобытой информацией о следственной группе. Кто и почему? Я сразу отбрасывал из числа возможных подозреваемых знакомых нам витязей. Их презрение к книгочейству и грамоте было искренним и неподдельным. И хотя краткий текст записки также пестрел орфографическими ошибками, в сравнении с письменами Лазаря, самого образованного из троицы, мучительно пытавшегося вывести под распиской свое имя, попавшая в наши руки депеша была просто шедевром грусской письменности…
Но, как ни крути, она была! Я в задумчивости потер переносицу. С одной стороны, мне очень хотелось знать, из-под чьего пера вышло перехваченное экстренное сообщение. И в других условиях нам бы, пожалуй, следовало вернуться и со всей возможной тщательностью прояснить этот вопрос, но, с другой стороны, у нас в руках имелась ниточка пускай и очень тоненькая, но все же, возможно, ведущая к разгадке тайны. Ведь наверняка не сам король повелел столь экзотичным образом сообщить ему о нашем приближении. И уж конечно, не в утренний выпуск газет предназначались известия голубиной почты. А стало быть… А стало быть, голубя надо выпустить и проследить, куда летит целеустремленная птица.
– Делли, – переводя взгляд с воркующего в руках феи символа мира на опустевшее небо, произнес я, – сколько примерно отсюда до столицы?
– Пожалуй, верст сто, не больше.
– Угу, понятно. Скажи, мы сможем эти сто верст держаться аккуратно за птицей?
– Отчего нет? – пожала плечами фея. – Конечно, сможем.
– Вот и славно. – Я растянул губы в ухмылку охотника, почуявшего дичь. – Стало быть, сейчас вернем пергамент на прежнее место, и вперед за белой птицей, как аргонавты между скал.
Спустя минуту Делли подбросила крылатого почтаря в воздух, а Вадюня, засунув два пальца в рот, оглушительно свистнул, точно, кроме звания субурбанского мздоимца, планировал еще обзавестись патентом на должность местного соловья-разбойника.
– Вперед! – скомандовал я. – Делли, ты уж подстрахуй птичку, чтобы с ней, не дай бог, в полете ничего не случилось.
* * *
Мои подозрения были небезосновательны. Как и предполагалось, крылатый вестник мчал прямехонько к столице, презрительно игнорируя остальные встреченные на пути населенные пункты и укромные местечки. Вот наконец высокие стены Торца Белокаменного замаячили далеко впереди, вздымаясь над бескрайними полями золотой пшеницы и ржи. Над стенами в облачной дымке высились золотые купола храмов и колоколен, также вовсю расточавших вокруг дармовой золотой блеск. Казалось, еще несколько минут и мы наконец-то доберемся до столицы, откуда, собственно говоря, и предполагалось начать расследование.
– Все, блин! Гаплык! – Конь славного витязя Вадима, сына Ратникова, застыл как вкопанный, едва успев поставить ноги в предусмотренное при остановке положение. – Кранты, ядрена корень. Бобик сдох.
Делли вновь принялась гипнотизировать оторвавшегося было от преследования голубя, боясь упустить его из виду, я же удивленно уставился на собрата по оружию.
– Вадим, что случилось?
– Что-что! – Вадюня с негодованием хлопнул Ниссана между ушами. – Статуй из моего скакуна сделался, вот что!
