– Постой-постой! – прервал я бывшего охранника, явно желавшего еще что-то добавить к сказанному. – Мы, как ты понял, издалека приехали. Законов и обычаев ваших не знаем. Не мог бы ты, пока суд да дело, растолковать, что тут к чему?
– Отчего же, – пожал плечами субурбанец, – это, можно сказать, моя обязанность – растолковать вам, что да к чему. Оно, конечно, болтают: у нас, мол, отсутствие закона не освобождает от вины да расправы, но на деле-то законы у нас божеские. А как говорил всемудрейший бог Нычка в своей первой заповеди: «Живи сам и дай жить другим. Да воздается тебе!»
Мы с Вадимом озадаченно переглянулись. Ни ему, ни мне прежде никогда не доводилось слышать о таком всемудрейшем демиурге и его, впрочем, отнюдь не лишенных смысла заповедях.
– Слышь, брателла, – первым прервал затянувшуюся паузу Ратников, – а чего этот крендель…
– Мой друг хотел бы побольше узнать о вашем всемудрейшем боге, – оборвал я тираду сотоварища.
– В натуре, – согласно кивнул он.
– Вообще-то, – с сомнением в голосе заговорил приставленный к нам чиновник, – сеять в души страждущих истинный свет всемудрейшего учения – дело Храмового уряда. Но ежели… – Он замялся, вновь протягивая руку. – В жабсах совсем недорого.
Очередная шкурка, сопровождаемая выразительным взглядом, перекочевала в ладонь кровопийцы, и он вновь на какое-то время исчез. Вернулся беглец опять через полчаса, уже без мебели, но теперь с тонкой цепью поверх одеяния, на которой красовался золотистый ажурный знак, похожий на те, что были вышиты на плащах местной полиции.
– Вот, теперь я еще и младший брат-словоносец. – Он продемонстрировал трехрогую эмблему своего сана. – Тоже, скажу вам, должность неплохая. Доберемся до Елдин-града, обменяю на чин завзятого подстольника в Посольском уряде. – Он удовлетворенно огладил усы. – В общем, слушайте, сейчас я скоренько наставлю вас на путь истинный. В незапамятные времена, когда и памятовать было некому, во всем мире царил полный Хаос. Что только вокруг не творилось! Ничего не творилось! Бывало, только попробует сотвориться, а оно уже вдруг – бац, и что-то другое. Но был бог Нычка! – Младший брат-словоносец воздвиг указательный палец перед нашими носами воплощением единичности всемогущего творца. – И он разъял, – палец начал колебаться из стороны в сторону, – небо над головой и солнце. И собрав все, что только было в Хаосе полезного, создал Субурбанию и разместил над ней солнце в голубом небе. Землю он заселил любимым своим народом, именуемым субурбами, что в древности означало «боровшиеся вместе». Ну да, – вдохновенный проповедник кивнул, заметив недоумение слушателей, – наши давние предки дельным советом помогали всемудрейшему богу Нычке отделить дурное от полезного и ложное от истинного. С тех пор субурбанцы так мудры и миролюбивы. Ну а потом из того, что оставалось от Хаоса, вокруг Субурбании налипло всего понемногу… На севере вон Грусь прилепилась, на западе Гуралия с ее драконами, Стрессильвания, на юге за морем Тюрбания, да вы вот еще где-то умостились. Мурлюки откуда-то взялись, так что и из Хаоса кое-какая польза проистекла. Во-от, – протянул он. – А когда субурбанцы набрались мудрости от каждодневного почтительного вкушения крупиц знания Его, – указательный палец брата-словоносца снова взмыл вверх, – они стали вопрошать Творца, как им жить дальше? Каким путем ступать, чтобы идти от свершения к свершению, от победы к победе? И тогда в помощь своим возлюбленным чадам Нычка родил из себя сына и дочь – Заначку и Подначку.
– То есть как – родил?! – возмутился Вадюня, вполне реалистично представляющий картину божественных родов.
– Тс-с! – зашептал толмач. – Это великое таинство, о котором непосвященным даже и помышлять не след. Помните лишь, что Заначка олицетворяет твердость движения внутрь. Подначка же, дочь Нычки, сама мягкость и движение вовне. И связь между детьми и отцом нерасторжима. Таким образом, он един в трех лицах и триедин, о чем свидетельствует символ нашей веры. – Наставник иноземцев почтительно дотронулся до ажурного украшения на груди. – Тогда, родив из себя Заначку и Подначку, всемудрейший даровал нам и вторую из своих заповедей: «Давай добро всякому, кто в нем нуждается, и всякий воздаст тебе!» Вот, скажем, вы дали мне добро, – недавний страж указал на кошель, все еще туго набитый жабсами, – и я, пожалуйста, все, что могу. Все, что в моих силах!
