«Не так ли ныне закатывается солнце ромейской империи?» — думал василевс Иоанн II Комнин, наблюдая закат великого светила. Он бросил взгляд на величественную колонну Юстиниана. Отсюда, из дворцового окна, была видна лишь верхняя ее часть — огромный блистающий всадник на золотом коне, казавшийся совсем маленьким, держал в поднятой руке увенчанное крестом яблоко мира. По давнему поверью в нем непрестанно билось сердце Ойкумены. Именно оно, а не богатство, не могущество, не даже военная сила давали Константинову граду священное право именоваться Царьградом, началом начал, альфой и омегой.
Василевс Иоанн глядел из окна, как прощальными лучами выхватывается из подступающий тьмы золотой всадник и как гаснут отблески света на царственном металле.
«Неужели и впрямь настает конец величию ромейской империи? Нет, не может такого быть. Господь хранит верных. Уж сколько раз гибель Константинополя представлялась неминуемой, и неизменно рука Провидения защищала его стены. — Иоанну вдруг захотелось сорвать с себя злато и пурпур и, облачившись в рубища, ждать, когда Отец небесный рассеет полчища недругов одним движением перста. — Но упование не есть деяние. Град святого Константина будет стоять вечно!» Всевышний даровал ему императорский венец, а стало быть, все им содеянное — проявление воли божьей на земле. Как говорят нечестивые почитатели нелепого сарацинского пророка: «На Аллаха надейся, а мула привязывай, ибо у Аллаха нет рук, кроме твоих».
При упоминании богопротивного имени василевс перекрестился и отвернулся от окна. Иоанн Аксух, крещенный мусульманин, прежде носивший имя Хасан — правая рука императора ромеев, — ожидал, когда же наконец повелитель уделит внимание его скромной особе.
— Итак, мой дорогой крестник, — от минутной слабости василевса не было и следа, — у тебя есть новости о Никотее?
— Да, мой господин. Как сообщают прибывшие из франкских земель купцы, Никотея чудесным образом спаслась из рук захвативших ее разбойников и ныне пребывает в алеманнских землях.
— Что ж, — неспешно подходя к трону, проговорил император, — эту новость трудно назвать хорошей, но все же она намного лучше, чем известие о ее гибели. В чьи же руки она попала теперь?
— Герцога Конрада Швабского, мой повелитель.
— Он намерен получить за нее выкуп?
— О нет, он собирается взять ее в жены.
— В жены? — переспросил василевс. — Вчерашний дикарь, увешанный звериными шкурами, намерен взять в жены племянницу императора ромеев? Не испросив моего соизволения?! Не дождавшись согласия ближайшего старшего родственника?
— Не думаю, что у вашей племянницы есть выбор. На стороне варвара право сильного, со всеми же прочими они не больно-то считаются. Из Аахена пишут, что объявлен день свадьбы. Что же касается дикости ее суженого, — такое прежде случалось, мой повелитель. Смею напомнить, что супруга императора Оттона…
— Не путай, — гневно перебил его Иоанн Комнин, — жену пусть варварского, но все же императора и какого-то герцога.
— Осмелюсь напомнить, — нимало не сбитый с тона резкостью государя, продолжал Хасан, — что в краях, самонадеянно именуемых франкскими или алеманнскими варварами Священной Римской империей, с недавних пор нет императора. Он умер, и вскорости предстоят выборы нового владыки Запада.
Герцог Конрад Швабский, к которому волею судеб угодила ваша несравненная племянница, дай ей Господь счастья и многих лет жизни, весьма богатый и влиятельный правитель. За ним стоит как минимум четверо князей-электоров.
— Ты хочешь сказать, что… — василевс надменно поджал губы, — что жених Никотеи вскоре может стать императором?
— Такой исход более чем вероятен, — подтвердил Иоанн Аксух. — Особенно если мы ему в этом поможем.
— Что ж, — немного помедлив, улыбнулся Иоанн Комнин, — может, и впрямь это к лучшему. Никотея славная и умная девочка — она может стать хорошей императрицей. Через нее же моя воля распространится на земли франков! Что может быть лучше?! Воистину, нам ли дерзостно осуждать промысел Господень?
— Возможно, стоит направить Конраду послание с вашим благословением?
— Я подумаю об этом.
