— Не трогай! — предостерегающе крикнул Федюня. — В нем смерть!
— Ешкин дрын! — Сергей отдернул пальцы.
— Не надо. — Камдил подъехал ближе. — Напоминает… Такая же эмблема была в башне Фауста. Я тогда подумал, что это его герб.
— Странная эмблема.
— Ничего странного. Геральдическая шарада. Змея, кусающая свой хвост, — символ вечности и совершенства, как, впрочем, любой круг. То, что они переплетены между собой, указывает на их триединство — так сказать, тройная проекция на одно и то же. Далее — перстни с рубином на шее каждой змеи. Это символ тайны, священной тайны. Буквально тайны крови, тайны жизни. Прибавь сюда то, что сама по себе змея — символ мудрости и обновления.
— Прибавил, — отозвался Лис. — Но извини, Капитан, куркулятор дома оставил. Скажи лучше сразу ответ.
— Три вещи, необходимые для всего, что живо: рождение в круге Аннуна, рост в круге Абреда и полнота в круге Гвинвид, ничто не существует вне этих трех вещей, кроме Бога, — опередил Камдила Гарри.
— Ибо все эти круги — и есть Бог, — завершил фразу Камдил.
— Насчет бреда это вы, конечно, хорошо загнули, но что-то я не понял — это вроде наши Навь, Явь и Правь?
— Примерно, но не идентично, — подтвердил Вальдар. — Знаменитая триада бардов: Абред — круг, где смерть сильнее жизни — наш мир, он же Явь. Гвинвид — круг, где жизнь сильнее смерти и все существующее рождено жизнью. Но он — не мир богов. Как и Аннун — не мир мертвых. Аннун — место перерождения.
— Мудрено, но круто.
— Смотрите, смотрите, — вдруг закричал Гарри, указывая вперед.
По ту сторону незримого предела на видневшемся сквозь туман гранитном выступе, свившись, лежали две змеи.
— Это шо еще за эмблема новобрачных?
— Погоди, — остановил Лиса напарник. — Федюня, это твои змеи?
— Да, — коротко сказал тот.
— Но как они там очутились?
— Проползли.
— А как же «не зверю лютому, ни птице»? — возмутился Лис. — Ну, типа редкий страус добежит до середины Днепра…
— Они не звери, не птицы и не рыбы. Они даже не гады ползучие, ибо можно изменить вид, но неизменна суть.
— То есть… — Лис настороженно ощупал воздух перед собой. Невидимая стена оставалась на месте. — Они туда-сюда могут, а мы никак?
— Никак.
— Почему?
— Потому что три дают одно.
— Убедительно, — хмыкнул Лис.
Гарри смотрел на Спасителя и сердце его колотилось, как бьет в минуты пожара тяжелый колокольный язык в набатный колокол.
«Три воедино, — думал он. — Три круга… Вот незадача».
В какой-то момент Гарри осознал, что вполне ясно видит, кого скрывают змеиные личины по ту сторону барьера: «И они дошли. Значит, не предали. Или соврал Кеннет? Нет, не соврал. Предали, но переродились — родились в Аннуне».
Голова его кружилась от напряжения. «Родились в Аннуне для того, чтобы открыть проход. Зачем его открывать? Зачем мы здесь? Зачем открывать этот чертов проход? Ну! Кто ответит, зачем? Федюня — здесь, вот он. Надо брать его в охапку и возвращаться в Уэльс. Хотя свита при нем большая. Неудачно мы с ними столкнулись, нос к носу: начни рубиться — кто еще живой выйдет. Нет, не о том я. Пришел Спаситель в эти горы не потому, что хотел, а потому, что вел его знак высшей мудрости, Божьего промысла. Тогда как же хватать? Все верно — догнал я его, когда должен был догнать. Он ждал меня. Но почему именно здесь? Или…»
Гарри ап Эдинвейн стиснул зубы, невольно прикусывая язык.
«Не может быть. Нет. Не может быть, должно быть какое-то другое объяснение».
Он вновь поглядел на бывших собратьев по нищенскому цеху, свернувшихся кольцами по ту сторону завесы.
«Третий — я? Нет, как же так? И нельзя — я принц! Тысячи людей ждут моего возвращения!» — в его памяти утопленниками всплыли неприятные воспоминания: поле битвы, стены лучников, отряды всадников, замершие друг напротив друга в ожидании приказа, загремела труба, пугая воронье; громыхнули воинские кличи… И тут, ощутив предательскую слабость, он поворотил коня. И погнал, не ведая, что творит, а только желая спастись, избежать ужасного. Конь рухнул, перескакивая через каменную изгородь, и в ближайшие годы Гарри пришлось оплакивать свое малодушие, волоча на убогой тележке одеревеневшие ноги.
