— Значит, среда и воспитание?
— Они. Когда японцы получили идеи буддизма, они переделали его на корню, приспособив к собственным нуждам. Так возник бусидо, завораживающе прекрасный и бестолковый кодекс самураев, идеальных воинов-рыцарей. Вы когда-нибудь видели бонсаи или ювелирные японские деревья?
— Не помню. Как они выглядят?
— Крохотные подробные копии настоящих, но из драгоценного камня и с безделушками, свисающими с ветвей. И зеркальце. Непременно зеркальце. По преданию, первое драгоценное дерево предназначалось для выманивания богини Луны из пещеры, где она сидела в самом дурном расположении духа. В результате леди была столь заинтригована видом сверкающего дерева и собственным отражением в зеркале, что вышла на свет божий. И все остальные принципы японцев были одеты в столь же прелестные одеяния. Гениальная идея. Нечто похожее пытались сделать древние немцы. Их последний диктатор — его еще звали Бедный Гитлер, я уже забыл из-за чего, но какая-то причина была — возродил первобытную легенду о Зигфриде. Отличная рациональная паранойя. Идеал — домашняя нематеринская тирания, крепкие семейные связи. Они же перешли и на государство. Немцы воспринимали Бедного Гитлера, как общего Отца. Мы также повторили их путь и неизбежно пришли к Взрыву. А Взрыв привел к мутации.
— А в результате мутации появился я, — пробормотал Букхалтер.
Он допил напиток. Кейли глядел в пространство невидящими глазами.
— Забавно, — сказал он спустя некоторое время, — крайне забавно… Весь этот бред со Всеобщим Отцом… Знаете ли вы, как эффективно он способен влиять на человеческую психику?
— На человеческую? — с еле заметной иронией переспросил Букхалтер.
Кейли бросил на него острый взгляд.
— Простите, — спокойно ответил писатель, — простите меня. Конечно, вы тоже человек. И я обязан извиниться перед вами.
— Забудем это, — улыбнулся Букхалтер.
— Нет, я не хочу забывать, — возразил Кейли. — Вы знаете, я вдруг обнаружил, что телепатия не так уж важна. И она не делает вас отличным от меня. Отнюдь…
— Обычно у людей уходят годы на понимание вашего открытия, — заметил Букхалтер. — Годы жизни, годы работы вместе с выродком, которого они воспринимают лишь как Болди, Лысого.
— Вы прочли мой комплекс во время работы над Дариусом? — неожиданно спросил Кейли.
— Нет.
— Вы лжете, как джентльмен. Спасибо. И мне неважно, читали ли вы мои мысли, или это плод моего больного воображения. Я скажу вам сам, повинуясь лишь собственной воле. Мой отец — я ненавижу своего отца — был тираном, а я был маленьким ребенком, и он бил меня в присутствии множества людей. Но почему-то сегодня прошлое не кажется мне столь важным.
— Я не психолог, — ответил Букхалтер. — Но и мне прошлое не кажется важным. Особенно комплексы прошлого. Вы давно не маленький мальчик. Вы взрослый большой Кейли, и я с вами работаю и беседую.
— Ну что ж… Я узнал вас лучше, Эд, и теперь вы можете… войти.
— Не так, — улыбнулся Букхалтер. — Мы будем работать вместе. Особо над Дариусом, особо над вами. Искренность за искренность.
— Я попытаюсь сделать свои мысли честными, — сказал Кейли. — Я даже не против отвечать вам… вслух. Ответы на самые личные вопросы. Видимо, я лишь мешал сам себе.
— Отлично. Начнем прямо сейчас?
— Да.
Взгляд Кейли был свободен от тревог и подозрений.
— О Дариусе я узнал впервые от своего отца…
За один день они успели сделать больше, чем за две предыдущие недели. Испытывая приятное чувство удовлетворения, Букхалтер заявил доктору Муну о идущих в гору делах, после чего обменялся мыслями с парой Болди, его коллегами, — и направился домой. Скалистые горы заливало кровью западного заката, и прохладный воздух холодил щеки Букхалтера.
Он получил теперь доказательство; Кейли был твердым орешком, но он сумел… Значит, это возможно и с другими. Эксперт улыбнулся.
Этель будет довольна. Некоторым образом ей приходится еще тяжелее. С женщинами так всегда. Мужчины страшно взволнованы своей независимостью, а независимость частично теряется с появлением женщины. И если женщина эта — Болди, то… И тот факт, что Этель в конце концов была принята в женские клубы и кружки Модока, говорит в пользу ее блестящих личных данных. И лишь Букхалтер знал, каким горем было для Этель оставаться на всю жизнь лысой. Даже муж никогда не видел ее без парика.
