Никому — Лексею тоже, — не давал понять о своем даре, но однажды пришлось в какой-то мере раскрыться. Случилось то после Рождества, обратил внимание на инспектора своего отделения — ему напрямую подчинялись воспитатели всех классов. Капитан Басов не отличался общительностью, сторонился шумных компаний, да и возрастом был постарше многих — уже под пятьдесят. В этот день выглядел особенно хмурым и подавленным, склонив голову, неподвижно сидел за столом в своем кабинете. То ли из-за сострадания, то ли уважения к этому спокойному и доброму к детям офицеру, Роман потянулся к его сознанию и прислушался, невольно принимая от него тоску и отчаяние:
— … что же делать, Танечке плохо! Никто не даст мне такие деньги, все знают, что не смогу рассчитаться. И дать на залог нечего — не нажил добра, старый дурень. А надо скорей, с каждым днем дочери хуже…
Романа проняло, затопило желание помочь в беде хорошему человеку. И ведь такая возможность есть — из доходов подаренного Лексею имения, — только надо убедить того на благое деяние. Почему-то был уверен, что он согласится, хотя в прежней истории отмечали его жадность — отказывал в просьбе своим товарищам занять им деньги. Но тогда юношу развратила разгульная жизнь после выпуска из корпуса, спустил все средства на карточную игру, залез в долги. Пока же еще не потерял сострадание, Роман не раз убеждался в мягкости мальчика в отношении к другим. Не ошибся и сейчас, в ответ на свое предложение Лексей после недолгого раздумья высказался:
— Дядя Рома, коль ты думаешь, что надо помочь Матвею Ивановичу, так и сделаю. Только надо сказать директору — он мой опекун и надо его согласие. Пойдем к нему, я ему объясню, а он уже сам решит, как быть дальше.
В обеденный перерыв Лексей отпросился у воспитателя и вскоре стоял перед директором, без прежней робости докладывал:
— Ваше сиятельство, я по делу относительно господина инспектора. У Матвея Ивановича больна дочь, ее надо везти на лечение. Нужны деньги, большая сумма, а их у него нет. Прошу выдать требуемые деньги из моего пенсиона, вот заявление. Разрешите передать?
Бецкой внимательно прочитал листок, а потом спросил:
— Тут у тебя не написано, какую сумму просишь?
Лексей о том не знал, так и ответил:
— Не могу знать, Ваше сиятельство. Посчел невозможным спрашивать Матвея Ивановича — он, наверное, мне бы не ответил.
— То верно, кадет, не тебе учинять допрос, — согласился Бецкой, после позвонил в колокольчик.
— Вызови-ка срочно капитана Басова, — дал указание заглянувшему в кабинет секретарю, а потом задал вопрос:
— А откуда, Бобринский, ты знаешь о болезни дочери инспектора и что у него нет денег?
Пришлось Лексею придумывать ответ: — Услышал разговоры между господами офицерами, Ваше сиятельство, пожелал помочь.
Через недолгое время подошел вызванный инспектор, его недоуменный вид красноречиво подсказывал — не знает, по какому поводу его так спешно позвали. Бецкой тут же приступил к расспросу:
— Матвей Иванович, у тебя больна дочь?
— Да, Ваше сиятельство, у нее чахотка.
— Что сказал доктор, ее можно вылечить?
— Можно, но Таню, дочь, нужно как можно скорее везти на юг, к Азову. В нашем климате она не выживет, доктор дает не больше месяца.
— Сколько денег надо на лечение и есть ли они у тебя, Матвей Иванович?
— Доктор сказал — не меньше тысячи рублей, у меня же их нет. И занять их не у кого — я уж думал о том.
— Поможем, Матвей Иванович. Помнится, у тебя дочь одна?
— Да, Ваше сиятельство, одна. Танечка у нас поздняя, мы с женой уже не чаяли иметь свое дите.
— Дадим тебе денег, Матвей Иванович. От кадета твоего, Бобринского, будет тысяча рублей и от корпуса двести — вдруг понадобятся на какие-то расходы. И еще — получишь отпуск на все время лечения и дорогу с содержанием.
— Вовек буду благодарен, Ваше сиятельство, но должен сказать — не смогу расплатиться, если только часть.
— Деньги от корпуса безвозмездно — это помощь тебе. А с кадетом можешь поговорить, но вроде возврата не требует. Так, Бобринский?
Лексей не замедлил с ответом: — Так, Ваше сиятельство, не надо возврата. Лишь бы девочка выздоровела, на то деньги не жаль.
