Солнце уже зашло за горизонт, я смотрел в окно, наблюдая за тем, как двадцать спецназовцев вбежали во двор и заняли свои позиции. Я знал, что мне нужно пригнуть голову и приготовиться к грубому обращению, которое, правда, продлится недолго. Пару минут спустя подъехали джипы. За ними — танк. АОИ окружила район. Кто-то прыгнул на мой балкон. Еще кто-то постучал в дверь. «Кто там?» — крикнул я, притворяясь, будто не знаю этого. — «АОИ! Откройте дверь!»
Я открыл дверь, они повалили меня на пол, быстро ощупав на предмет оружия. «Здесь есть еще кто-нибудь?» — «Нет».
Не знаю, почему вдруг они решили спросить об этом. Как бы то ни было, они стали стучать во все двери и обыскивать дом, комната за комнатой. Как только мы с отцом вышли, я лицом к лицу столкнулся со своим другом. «Где ты был? — спросил Лоай резко и грубо, как если бы я действительно был тем, кем притворялся. — Мы искали тебя. Хочешь, чтобы тебя убили? Должно быть, ты сумасшедший, раз сбежал от нас в прошлом году».
Группа обозленных солдат стояла и слушала его. «Мы взяли твоего отца, — сказал он, — и наконец-то поймали тебя! Посмотрим, что ты скажешь на следствии!»
Двое солдат затолкнули меня в джип. Лоай снаружи нагнулся ко мне и так, чтобы никто не слышал, спросил: «Как ты, дружище? Все в порядке? Наручники не трут?» — «Все отлично, — сказал я. — Просто забери меня отсюда и не позволяй солдатам избивать меня в дороге». — «Не беспокойся. Один из моих парней поедет с тобой».
Меня привезли на военную базу «Офер», и пару часов «допроса» мы провели в той же комнате, где обычно встречались, попивая кофе и обсуждая ситуацию. «Мы собираемся перевести тебя в „Маскобийю“, — сказал Лоай. — Ненадолго. Притворимся, что ты прошел через жестокие допросы. Твой отец уже там, и вы сможете увидеться. Его не допрашивают и не пытают. Затем мы отправим тебя под административный арест. Ты проведешь там несколько месяцев, а потом мы попросим продлить твой срок еще на три месяца, потому что с твоим „статусом“ ты должен сидеть в тюрьме довольно долго».
Увидев следователей, даже тех, кто пытал меня во время первого заключения, я был удивлен, обнаружив, что не испытываю злобы или чего-либо подобного к этим людям. Я могу объяснить это, только приведя стих Послания к евреям (4:12): «Ибо слово Божие живо, и действенно, и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, суставов и мозгов и судит помышления и намерения сердечные». Я перечитывал эту фразу много раз и долго размышлял над ней, а также над заповедью Иисуса прощать врагов и любить обидчиков. Я все еще не мог принять Иисуса Христа в качестве Бога, и тем не менее его слова жили и «работали» внутри меня. Я не знаю, как еще я смог бы научиться видеть в людях прежде всего людей, а не евреев и арабов, заключенных или их мучителей. Даже старая ненависть, заставившая меня купить автоматы и желать смерти израильтянам, была вытеснена любовью, суть которой я пока не понимал.
На пару недель меня поместили в одиночку. Раз или два в день, в свободное от допросов время, мои друзья из Шин Бет приходили ко мне в гости, чтобы поболтать о том о сем. Меня хорошо кормили, и я оставался самой большой тайной этой тюрьмы. На сей раз не было вонючих колпаков, сумасшедших горбунов и песен Леонарда Коэна (хотя он стал моим любимым певцом — странно, не правда ли?). По Западному берегу ходили слухи, что я стойкий парень, который ничего не сказал израильтянам даже под жестокими пытками.
За несколько дней до перевода меня отвели в камеру к отцу. Облегчение отразилось на его лице, когда он протянул мне руки для объятий. Он удерживал меня на расстоянии вытянутой руки, смотрел и улыбался. «Я последовал за тобой, — сказал я, смеясь. — Я не мог жить без тебя».
В камере было еще двое заключенных, мы много шутили и вообще весело провели время. Честно говоря, я был счастлив видеть отца в безопасности, пусть и за решеткой. Никаких ошибок. Никаких ракет с неба.
Когда он читал нам Коран, я наслаждался, глядя на него и слушая его бархатный голос. Я думал о том, каким мягким отцом он был для нас, детей. Он никогда не заставлял нас вылезать из кроватей к утренней молитве, но мы всегда вставали, потому что хотели, чтобы он гордился нами. Он посвятил свою жизнь Аллаху в очень раннем возрасте и своим примером передал свою преданность и нам.
