Петька камнем пошёл в воду до самого песчаного дня, вынырнул и, шумно отфыркиваясь, начал интенсивно молотить руками по воде, не сразу соображая, что ему делать и в какую сторону плыть. Степан и Платон сбежали с моста на берег и, опережая друг друга, кричали Петьке, что ему делать.
— Руками, Петька, руками греби!
— Руками и ногами, руками и ногами!
— Сюда, сюда, к берегу, к берегу!
— По течению, Петя, по течению!
Степан и Платон не оставили бы товарища в беде, не раздумывая кинулись бы в воду в случае необходимости. Однако Петя самостоятельно и благополучно вышел на берег, не тая обиды на ребят. Прикладывая ладони своих рук то к правому, то к левому уху, Петя прыгал то на одной, то на другой ноге, чтобы из ушных раковин вылилась попавшая туда вода.
— Ну вот, Петя, теперь надо закурить.
— Нет, не надо, я не курю.
— Не курю, не курю! Теперь мы тебя и этому научим. На, попробуй, — Платон протянул Петьке самокрутку, туго набитую самосадом. — На, потяни, да поглубже затягивайся, чтобы дым из ушей пошёл.
Петька неумело глубоко затянулся раз, два, поперхнулся едким дымом, закашлялся, глаза заслезились, голова закружилась, тело обмякло, ноги подкосились, и он, обессиленный, опустился на прибрежный песок. Никогда больше Петька не курил.
В большом городе, изнывающем от зноя, прошёл дождь. Летний, тёплый, быстрый дождь. Тут же засияло яркое солнце, и город, утопая в умытой зелени деревьев, задышал свежестью. В это самое время улицами города, заглядываясь на невиданные им большие дома, шёл босоногий Петя Данилкин. Одна штанина его выцветших штанов была подвёрнута до колена, другая — ещё выше. В руке он бережно нёс свёрнутые в трубочку важные бумаги. Миновав главные улицы, Петя свернул налево, пройдя несколько вперёд, повернул направо и очутился в тихом уголке города, на улице, которой новые власти дали новое название. Здесь, в помещении бывшей гимназии, объявил о наборе учащихся открывшийся индустриальный техникум, почти сразу преобразованный в машиностроительный.
Здание техникума было небольшим, всего шесть классных комнат, каждая из которых рассчитана на двадцать учащихся.
Перед парадным входом техникума Петя обмыл ноги в дождевой луже, глубоко вздохнул и направился к большим дверям особняка.
Наученный своим дядей, как себя вести, Петя вошёл в приёмную директора, вежливо поздоровался с секретарём и подал свои бумаги: заявление о приёме в техникум, свидетельство об окончании неполной средней школы, автобиографию.
Секретарь внимательно изучила бумаги Данилкина и сказала: — Ну, хорошо! Я сейчас доложу директору.
Она вошла в кабинет директора, оставив дверь открытой, сказала о Данилкине и подала документы.
Принимая бумаги, директор окликнул мальчика: — Сынок! Заходи сюда!
Данилкин переступил порог кабинета и в нерешительности остановился. Директор внимательно рассматривал мальчика с головы до босых ног, а Петя не сводил глаз с директора. Наконец взгляды их встретились.
— Ну, что, сынок? Будем учиться?
— Будем, — негромко ответил Данилкин.
— Ты сам-то чей будешь? Местный или приезжий?
— Приезжий.
— А-а-а… Так это ты вон откуда! — директор успел прочитать в Петькиной автобиографии название села. А я ведь был однажды в вашем селе. Красивое село. Отец-то есть?
— Погиб, — потупившись, ответил Петя, — в гражданскую.
— С кем же ты живёшь?
— С мамой. Мы раньше жили у дедушки, а теперь нам на восемь семей дали две комнаты в бывших панских хозяйственных постройках. Так мы там все спим на сене да на соломе.
— Много вас у матери?
— Я один.
— А тут ты как?
— Пока остановился у тёти. Что дальше будет, не знаю.
— Ну, ничего, сынок, ничего! Выучишься, а вот мы, — директор указал на своего заместителя, — не вечные ведь, будешь здесь директором!
Приём в техникум вёлся без вступительных экзаменов. Данилкин был зачислен в паровозную группу. К началу занятий группа была укомплектована полностью — двадцать пять вчерашних школьников из близлежащих городов и сёл.
Данилкину предоставили место в общежитии техникума, стипендию ему, как неимущему и сыну погибшего красного командира, назначили на десять рублей больше, чем сокурсникам, но всё равно нужда и голод донимали его. Сменной одежды и нижнего белья он не имел, по ночам стирал свою сорочку и единственные штаны.
