Сын - страница 14
Алексей(словно бы про себя). Я верил, что найду своего отца... Надеялся, что это ошибка. Но ошибки нет...
Платов. Я хочу, чтобы ты другой был... я хочу, чтоб ты знал... чтобы ты знал, что горшей участи, чем у меня, нет, больше тяжести, чем жить, существовать в моем положении... К сожалению, я понял это слишком поздно. Я говорю тебе это в глаза... Прости. (Стоит возле сына.)
Но Алексей не видит его. Платов согнувшись уходит.
Алексей(с горечью, почти плача). Я видел своего отца... Совесть моя чиста... Простить его я не могу. Как же тогда можно жить и оставаться человеком — улыбаться, пожимать людям руки? Его трусость — трусость человека, который мог продать сына, отца, брата, жену, мать ради спасения своей жизни. Такое не забывается и не прощается. Ненавижу шкурников и трусов! Во мне эта ярость сейчас вдвойне. Как бы я хотел оказаться там, в Сталинграде, сидеть в окопе и не уступать клочка земли. (Резко поднялся.) Во мне точно что-то повернулось. Я все вижу ясно. Я понял человеческое. Мама!
Входит Платова.
(Подходит к матери.) Твои морщины, седые волосы, улыбку ребенка... Открыто смотреть людям в глаза, быть честным перед людьми и самим собой! И так хочется делать людей счастливыми... Мама, какой сегодня день?
Платова. Вторник.
Алексей. Ты свободна?
Платова. Свободна.
Алексей. Сколько раз мы собирались побродить по городу.
Та же комната. Только на столе — вино и фрукты. В комнате — Платова, Алексей, Катя, Безбородько. Жилкин снова поет под гитару.
Жилкин(кончив петь, несколько торжественно). Дорогая Евдокия Васильевна, в день вашего рождения мне хотелось бы вам сказать всего несколько слов. Мы с вами давно знакомы. Много радостей было у нас. Много печалей, но вы всегда были для меня...
Платова. Не надо... (Всем.) Григорий Афанасьевич наш старинный друг. Так ведь, Алеша?
Алексей. Так, мама, так...
Жилкин. В вашем маленьком доме двери всегда открыты для друзей... Потому-то я хотел бы выпить за ваше материнское счастье...
Безбородько. Я имею желание несколько расширить эту прекрасную речь. Можно?
Жилкин. Говорите, прошу вас.
Безбородько. Мое сердце сегодня прописалось в вашем доме, Евдокия Васильевна. Это солдатская прописка. За ваше здоровье.
Платова. Я тоже хочу сказать.
Алексей. Говори, мама, мы ведь рядом с тобой...
Платова. Рядом... Вот ты уже все и сказал... Когда человек один — это страшно. Пусто. А когда рядом друзья — легче. Они поймут тебя, дадут свою руку, скажут слово. Спасибо вам, Григорий Афанасьевич!
Жилкин. Ну что вы?!
Платова. Это так... (Безбородько.) И вам спасибо. Вы сами знаете, за что... Такая дружба, что продолжается десятки лет, до самой смерти... Я бы хотела, чтобы Алексей был похож на вас и на твоего отца, Катя. Я не верю в загробную жизнь, но я верю в жизнь и любовь, которые продолжаются и после смерти! За твое счастье, Катя. За твое счастье, Алеша!
Звонок.
Жилкин. Я открою. (Уходит и возвращается.) Это Николай Петрович. Ну, что я вам говорил!
Входит с цветами и бутылкой шампанского Головоногов.
Головоногов(вкрадчиво). Знаю, знаю, что помешал. Знаю, что незваный гость хуже... званого. Знаю, что у вас день рождения. Позвольте поздравить вас. (Передает цветы и бутылку.) Алексей Михайлович, вы знаете, почему я к вам пришел?
Алексей. Не знаю.
Головоногов. Извиняться. Просить прощения. Вы, наверно, заметили, что я выпил?
Безбородько. Заметили, заметили.
Головоногов. Спасибо. Когда выпью — я человек. Можно мне перед вами раскрыться? Я подписал бумагу, Алексей Михайлович! Подписал! Ой как это трудно — подписать бумагу! Ты ее подпишешь, а она к тебе ночью на постель — шасть. Да к твоему уху: «Ты меня подписал? А если тебе выговор за это? А если снимут?..» Вот тут и проснешься... Ноги в шлепанцы — и по комнате... А вдруг это не тот человек? А вдруг с брачком? Подмочен человек? Руку за бумагой протянешь, а ее нет! Упорхнула... Летает где-то... Читает кто-то! А я подписал, Алексей Михайлович! Я пришел открыто, с цветами, с шампанским. Я вижу, вы добрые люди. А когда люди готовятся к свадьбе — они должны быть особенно добрыми, и они должны делать людям добро... Сделайте мне добро!
