После обеда мистер Коркоран около трёх часов пробыл с дядей, играя на бильярде и развлекая его рассказами о Европе. Присутствующий здесь же Доран отметил, что он ни разу не навёл разговор ни на что, касающееся Хэммондсхолла, но совершенно определённо сказал, что уже в конце августа намерен вернуться в Италию.
Несколько раз их прерывали. Затянувшаяся беседа вызвала беспокойство мистера Стэнтона, и он дважды под разными предлогами заходил в бильярдную. А вскоре после него интерес игре на бильярде неожиданно проявила и мисс Хэммонд.
Всё это ничуть не обеспокоило мистера Коркорана, который вечер до ужина провёл за книгой, а время после ужина посвятил прогулке в одиночестве, незадолго же до полуночи, пожелав присутствующим спокойной ночи, отправился спать. Он усугубил озлобление Клэмента Стэнтона и разочарование мисс Софи упоминанием о том, что и завтра намерен встретить рассвет на Лысом Уступе. И снова пригласил с собой Дорана, если, конечно, тому не в тягость вставать чуть свет.
Священник любезно поклонился, и тут вдруг поймал на себе взгляд мистера Нортона, исполненный откровенной злобы. Доран почти ощутимо содрогнулся — от удивления и испуга. Это был не испуг робости и минутной потери мужественности, но страх души, столкнувшейся с бесовским искусом. Отец Доран быстро пришёл в себя, но произошедшее усугубило его отвращение к мистеру Нортону.
Мисс Софи Хэммонд была подлинно расстроена. Сегодняшний день удручил и огорчил её. Едва она узнала, что мистер Коркоран чуть свет ушёл на болота, в душе её поселилась чувство гнетущей пустоты. Оно затянуло тоской и апатией. Она мечтала о том, что мистер Коркоран непременно окажется галантным кавалером, любезным и внимательным к дамам, и, конечно же, заметит и оценит её как лучшую из девиц. Но он исчез почти на половину дня, а после его возвращения она не дождалась от него ни одного знака внимания, хотя бы родственного! Он вообще не замечал её, беседовал на какие-то совсем неинтересные, пустые и скучные темы с дядей и этим странным священником, а на её предложение устроить в поместье бал — поморщился.
Софи злилась, но он был так красив, что стоило мисс Хэммонд взглянуть в его чёрные полусонные глаза, всё её недовольство таяло. Она неожиданно осознала, что всю жизнь ждала именно этого человека — это он проступал на кромке предутренних снов, он был предметом самых сокровенных мечтаний, смыслом и целью всей жизни. Софи словно провалилась в бездну его чёрных глаз, все прочее стало призрачным и рассыпалось в прах. Она поняла, что до этого и не жила, но просто пребывала в жизни. Без него все казалось бессмысленным.
…Этот день оставил у Дорана странное впечатление, которым он, однако, пока не решился поделиться с другом. Мистер Коркоран, оправдывая молву и рассказы о себе, оказался неординарным человеком. Слишком неординарным, чтобы быть подлинным. Слишком умным, чтобы быть честным. Слишком красивым, чтобы декларировать равнодушие к любви. Слишком талантливым, чтобы не быть тщеславным. Слишком одарённым, чтобы смириться с чьим-то предпочтением. Он казался порядочным, холодным, смиренным и целомудренным — но где-то непременно должна была проступить ущербность.
Самого дрянного и мерзкого, что уронил о нём Кэмпбелл, Доран пока не замечал. Но ведь такое напоказ никто и не выставляет.
Рассуждая подобным образом, Доран вовсе не проявлял цинизма, хотя его сиятельство часто упрекал друга в излишней гибкости суждений, граничащей с ним. Патрик оправдывался: «это знание жизни, милорд, не более», ибо видел, сколь часто справедливые становились беспощадными, приветливые — лицемерными, умные — подлецами, знающие — надменными, честные — высокомерными. Все искажалось в отсутствие Истины Божьей, всё более тускнеющей в людских душах. Да и обстоятельства собственной жизни не способствовали ни излишней доверчивости, ни прекраснодушию. Он знал бездны собственной души и всегда подозревал в чужих душах провалы не меньшие.
Однако этот странный человек — и это подлинно поразило Дорана — неожиданно уронил ключевые слова: «Я всю жизнь ищу эту ценность, эту сокровенную истину мира…» Коркоран даже правильно обозначил условия поиска этой Истины. Несмотря на шокирующие викторианца суждения, Коркоран ни разу не произнёс ничего такого, что заставило бы усомниться в его благородстве, не уронил ничего кощунственного, пошлого, святотатственного — всего того, что поминутно слышалось от друзей Стэнтона. Поэтому, ко всем странностям мистера Коркорана надо было добавить самую жёсткую двойственность, в которой следовало искать его. Если к его кузену Клементу было применимы определения от расчётливого эгоиста до влюблённого скупца, то его брата Кристиана надлежало разыскивать между категориями от запредельно гениального и артистичного негодяя и мерзейшего тайного мужеложца до…
