— О мой повелитель, дозволь мне сказать тебе, что твоя супруга, чья небесная красота равна её любви к тебе, а великая благочестивость её мала в сравнении с её покорностью тебе, её обожаемому супругу, сейчас слаба после того тяжкого испытания, что ей пришлось выдержать, дабы возрадовать всех твоих поданных, кои обрели то, о чём мечтали и молились — твоего наследника, преемника великих деяний твоих и продолжателя твоих благородных замыслов. И потому, о мой мудрый повелитель и благородный заступник, осмеливаюсь воззвать к тебе, уповая на твою несравненную любовь и заботу к той, что только что подарила тебе столь дивный долгожданный подарок: ограничь мощь чересел своих! Твоя супруга слаба костями и тонка в поясе, а потому не сможет подарить тебе еще одного ребенка ранее, чем через два года! Лишь тогда она восстановит силы свои и сможет ответить на семя твое лоном своим без угрозы для себя и для дитя. До той же поры дозволь мне — недостойному лекарю составить для тебя календарь тех дней, в которые можешь ты всходить к своей обожаемой супруге невозбранно, и умолять тебя следовать ему. В прочие же дни для утоления желания своего призови танцовщиц или наложниц…
О, блин, как завернул, хотя говорит дело. Маша и так на два месяца раньше срока родила. Прав Айболит, прав во всем… кроме наложниц и танцовщиц, разумеется. Вот мне будет от Марии, если я и тут его совету последую…
… На четвертый день я решил, что пора ехать к Машеньке. Проведать её, посмотреть на ребеночка, да и вообще — ей приятно будет. Так что — в дорогу, друзья!..
В дорогу со мной собрались, что называется, самые ближние. Энгельрик с Альгейдой, которая, став графиней Кентской, полностью излечилась от былых чувств к моей скромной, хотя и коронованной особе. Правда, она неоднократно намекала, что в любой момент готова оказать мне услуги… э-э-э… горизонтального свойства. И что особенно меня поразило — пару раз на то же самое намекал и сам Энгельс, от чего я впал в глубокий ступор. Хорошо хоть, что добрая душа Беренгария растолковала мне поведение моего друга и соратника…
— Возможно, там, где вы выросли, дорогой мой Робер, было принято поступать иначе, но не подумайте о сэре Энгельрике дурно… — сказала она, рассеяно вертя на пальце кольцо из сокровищницы Тауэра. — Он ваш вассал, и знает: если его жена станет вашей любовницей, то на него самого прольётся даже не дождь, а настоящий водопад королевских милостей. А уж если его жена станет матерью королевского бастарда — это и вовсе означает чуть ли не родство.
В ответ на мое удивленное восклицание, она сдержанно усмехнулась и продолжила:
— Посмотрите на происходящее его глазами, мой дорогой Робер: жену его вы не любите, в этом он уверен, а, значит, насовсем ее не отберете. Так что он может быть спокоен. Ну, а если королю захотелось, — тут она чуть брезгливо сморщила носик, — всего лишь немного развлечься, то ваш вассал, как и другие мужья, будет рад оказать своему королю такую услугу.
— Как "и другие"? То есть ты хочешь сказать, что все…
Она перебила меня:
— Не все, конечно, но многие, очень многие… Для того, чтобы отказать королю, надо быть очень гордым человеком, а когда дело доходит до подобного, то гордость встречается редко… Или надо очень любить свою жену, а это бывает еще реже. Так что ваш Энгельрик, — не исключение. Тем более что он, как я могу видеть — ваш истинный друг…
Вот так. Здесь так принято. Получи, Роман Владимирович, и распишись…
С нами отправлялся и Примас Англии — благочестивый, хотя и несколько нетрезвый архиепископ Адипатус. Объяснил свое решение товарищ замполит Тук примерно следующим образом:
— Апостол Петр изрёк: пасите Божье стадо, вверенное вам, не по принуждению, а охотно, не из любви к нечестной прибыли, а из усердия, не господствуя над Божьим наследственным владением, а подавая пример стаду. А потому должен я быть вместе с вами, дабы окормлять вас…[10]
— Окормлять — это, типа, напоить?..
Его круглое лицо расплывается в счастливой улыбке:
— Отнюдь, сын мой, ибо не дам я вам уподобится свиньям, упившись вином, потому что, пожертвовав собой, оставлю вам лишь малую толику!
