Варя стояла, одинокая и несчастная, и слезы текли и текли по ее лицу, оставляя на запорошенных угольной пылью щеках две извилистые дорожки.
Вдруг она ощутила легкий толчок. Рядом, виновато понурив лобастую голову, с едва обозначенными бугорками, стоял рыжий бычок. В сердцах она замахнулась на него, но бычок не сдвинулся с места. Варя, не переставая беззвучно плакать, несколько раз обмотала шею бычка веревкой, завязала ее, второй конец затянула петлей на руке и побрела к полотну железной дороги.
За лесом угадывался по дымящим заводским трубам город, но до него было не так близко, как могло показаться в начале пути. Солнце перевалило за полдень, иней давно растаял и испарился, когда Варя с бычком, изрядно поплутав среди многочисленных железнодорожных составов на товарной станции, добрели до пассажирского вокзала.
Варя уже не плакала, но светлые дорожки так и остались на щеках. Она с опаской и надеждой всматривалась в пожилых женщин с вещами. Матери нигде не было. Ее, наверное, высадили из эшелона и передали в военный трибунал… Ничего не оставалось, как идти туда же самой с проклятым рыжим бычком, виновником всех бед.
Варя принялась читать все надписи на табличках и указателях, но слов «Военный трибунал» не встретила.
Она толкалась со своим бычком в людской толпе, и вокруг раздавался и смех, и грубые окрики, и едкие шутки.
Ее остановил солдат с красной повязкой на рукаве.
— Что за фигура? — спросил он грозно, но вдруг даже обрадовался, хотя и не смягчил строгого тона: — Полунина? Варвара?
— Да, — едва слышно вымолвила Варя, и внутри у нее все сжалось.
— Следуйте за мной! — приказал солдат и повел их в конец вокзала. То, что солдат сказал «следуйте», а не просто «иди», окончательно подтвердило наихудшие подозрения.
Они пришли в большую, давно не беленную комнату. За деревянным барьером сидел, склонившись над столом, офицер в военной фуражке с красным верхом и с красными от бессонной ночи глазами.
— Разрешите доложить? — Солдат вытянулся в струнку. — Она самая и есть, товарищ старший лейтенант. Полунина Варвара. На перроне задержал, со скотиной причем.
Варя стояла ни жива ни мертва, а бычок почему-то стал рваться. Испугался, наверное, тоже.
— Придержи, Яковлев, — бросил старший лейтенант в красной фуражке и заговорил с Варей: — С эшелона сто сорок пять — семнадцать?
— Не знаю…
— Полунина Варвара?
— Да.
— Отстала на сто третьем разъезде?
— Не знаю…
— Не знаешь, что отстала?
— На каком разъезде — не знаю.
— Ясно. Так вот, эшелон твой отправлен в девять шестнадцать, не держали его, как видишь. Придется догонять пассажирским. Только что у тебя за товарищ?
— Бычок.
— Вижу, что бычок. А откуда?
Или старший лейтенант притворялся, или он и в самом деле ничего не ведал, но только Варе становилось все легче и легче, и она даже осмелела.
— Я из-за него отстала. Он из вагона убежал. Сам, честное слово! А Егоров сказал, что высадит нас с мамой и отдаст под военный трибунал.
Из соседней комнаты выглядывали солдаты, пожилые и молодые, как тот, что привел Варю. Они с любопытством разглядывали высокую девушку — Варе на вид можно было дать сейчас лет пятнадцать, а то и шестнадцать, а не тринадцать, как было на самом деле, — и рыжего бычка на толстой пеньковой веревке; второй конец стягивал руку с посиневшими пальцами.
— Посиди, — старший лейтенант указал на широкий диван с высокой спинкой. — Что-нибудь придумаем.
Солдаты привязали бычка к отопительной батарее, и Варя присела на краешек дивана.
— Глаза видал какие? Ба-архатные, прямо погладить хочется, — услышала Варя чей-то горячий шепот и взглянула на бычка. Глаза у него и впрямь были жалобными и бархатными, и Варя погладила рыжую шерсть на тяжело вздымающемся боку.
— Будем делить, что ли? — предложил солдат с черными усиками.
— Давай, — поддержали его товарищи; все отошли от двери.
— Кому? — громко спросил кто-то, и почти тотчас другой голос приглушенно ответил:
— Леонову.
— Кому? — снова спросил тот же голос, и опять назвали фамилию, но другую:
— Яковлев.
— Яковлев, — выглянул солдат с черными усиками, — бери свою пайку.
— Отложите, сейчас, — отозвался Яковлев, продолжая разглядывать Варю.
