Сквозь щель в стене мотеля показалось лицо. Когда оно чуть отодвинулось, Римо и Чиун увидели над лицом огромную — ведра на три — широкополую ковбойскую шляпу, а под лицом — голую волосатую грудь, голый живот и голое все прочее. Человек отошел еще дальше от стены. Что-то виднелось и на кровати. Светловолосое и задастое, и голое, как выскочившая из стручка фасолина.
— Эй, привет, ребята! — закричало это что-то.
— Заткнись, женщина! — рявкнул человек под шляпой и снова повернулся к дырке в стене:
— Эй, ты! Ты и косоглазый.
— Ага, — сказал Чиун. — Косоглазый.
— Черт, — прорычал Римо.
— Ты слышал, что я сказал. Ко-со-гла-зый.
— Ага! Ага! Ага! — закивал Чиун. — Я тихо-мирно стою здесь и выслушиваю оскорбления. И все же я терплю, поскольку я человек, исполненный мира и спокойствия. Исполненный любви. Исполненный чувства всепрощения.
— Ну, поехали, — сказал Римо.
— Это вы проделали дырку в стене? — спросил человек из-под шляпы.
Длинный худой палец отделился от своих товарищей, с которыми вместе отдыхал, и уставился в сторону Римо, как бы пригвождая его к стене.
— Ты, парень, да? — обратилась шляпа к Римо.
— Моя жизнь полна скорби, — вздохнул Римо.
— Скорби? Ты хочешь скорби? Ты сейчас очень поскорбишь, — сказал человек под шляпой, и Римо увидел, как он надел кожаные ковбойские сапоги на высоких каблуках, взял с груды одежды блестящий шестизарядный револьвер и скрылся из виду. Потом Римо услышал, как открылась и закрылась дверь, а вскоре раздался стук в дверь его, Римо, номера.
— Не заперто, — отозвался Римо.
Человек вошел. Росту в нем было босиком — шесть футов четыре дюйма, в сапогах — все шесть футов восемь дюймов. Револьвер в его руке смотрел прямо в лицо Римо.
— Ты, сукин сын, какого хрена ты помешал мне и моей женщине? Щас я тебе голову разнесу.
— Давай, Клит! — завизжала девица через дырку в стене. — Вперед! Подстрели кого-нибудь для меня. Если ты меня любишь, то должен кого-нибудь для меня подстрелить.
Она соскочила с кровати, и груди ее запрыгали вверх-вниз. Она заглянула в дырку, и Римо почуял, что от нее несет перегаром.
— С кого из них начать, Лоретта? — спросил человек с револьвером.
— Готовность американцев прибегнуть к насилию просто поражает, — заметил Чиун.
— Начни с коротышки-косоглазого, милый. Он слишком много болтает, — пропела Лоретта.
— Насилие по отношению к национальным меньшинствам, — все тем же унылым тоном продолжал Чиун. — Гонимым, унижаемым и оскорбляемым.
— Когда это тебя унижали, оскорбляли или гнали? — удивился Римо. — Ни один Мастер Синанджу никогда не становился ничьей жертвой.
Клит навел на Чиуна револьвер. Чиун возвел глаза к небу с самым невинным и блаженным видом. Мученик, жертва насилия со стороны белых расистов. Но что-то помешало ему сполна насладиться собственным страданием. Когда револьвер уже готов был выстрелить, а палец — нажать на курок, маленькая белая тарелочка взвилась вверх с такой скоростью, что ее очертания просто размазались в воздухе, и влетела под шляпу, туда, где раньше находился рот Клита, где раньше была щека Клита, а теперь осталась только шляпа и пол-лица, судорожно кусающие белую тарелку, которая вдруг стала красной от крови, а остатки нижней челюсти белыми и красными пятнами рассыпались по волосатой груди. Револьвер упал, так и не выстрелив.
— Черт раздери, — выругалась Лоретта. — Никогда я не получаю того, что прошу. Клит! Клит?
Клит сделал шаг вперед и грохнулся на ковер. Вокруг его головы серый ковер начал темнеть, и это пятно расплывалось все шире и шире.
— Ладно, все равно он был слабак, — заметила Лоретта. — Ну что, ребята, хотите немного полакомиться?
— Полакомиться чем? — поинтересовался Чиун.
Он с недоверием относился к кулинарным вкусам и пристрастиям белых. Совсем недавно он обещал Римо, что накормит его по-настоящему, когда они вернутся в Синанджу, славное сердце Востока, жемчужину всего корейского побережья.
— Мной полакомиться, парниша.
— Я не людоед, — отказался Чиун, и Римо понял, что Чиун включит этот случай в серию своих рассказов об Америке, где люди не только становятся людоедами, но многие из них готовы предложить себя на обед. Мастер Синанджу включал в свои воспоминания все подобные странные случаи.
