Священная магия - страница 50
Настоящий маг облачен в белые одежды очищенного тела, в безмолвие и спокойствие гармоничного существа. Он предлагает живые подношения — свои повседневные труды и с помощью гласных и согласных небесного алфавита, озвученных собственным существом, сияет живым именем, призывающим все вещи. И когда этот процесс завершен и маг, ставший подобным Христу, вызывает Христа, тогда он действительно оказывается един с Духом Света, ибо ничто нс может воспротивиться его призыву. Его путь окончен, он достиг мастерства, он стал един с Христом благодаря могуществу написанного на небесном языке живого слова, излучаемого из центров его души. Он — Мастер каббалистических наук.
Теперь посмотрим, что представляет собой черный маг, продающий свою душу демонам. Он также создает круг из своих дурных мыслей и чувств и там вызывает духов, произнося Божественное имя. Однако он способен притянуть только силы отрицания и принципы зла, потому что слово произнесено его жизнью, а она может притянуть только то, что подобно ей самой.
Мы не можем вызвать Великих, монотонно распевая песни, потому что единственная музыка, доступная их слуху, — это песня жизней, которыми мы живем. Существует много разумов и планов Природы, которые мы притягиваем силой своего призыва к духам во время блужданий по низшим мирам. Но всегда, независимо от того, каковыми они оказываются, они притянуты не нашими словами, а нашими делами.
Каббала — это наука, позволяющая узнать священное имя, а тайна каббалы заключается в том, что ваша собственная жизнь и есть то самое слово. И от того, что представляет собой ваша жизнь, зависит то, что вы сумеете вызвать. Человек — это живой некромант, живой маг, жонглирующий элементами Природы. Он — живой ритуал, наполненная жизнью тайна и живая магия каббалы.
МАГИЧЕСКАЯ МЕДИЦИНА ПАРАЦЕЛЬСА — ВРАЧА, ПОСВЯЩЕННОГО В ТАЙНЫ ПРИРОДЫ
Теофраст Парацельс
Прижизненный портрет самого знаменитого и глубокого философа и врача Ауреола Филиппа Теофраста Парацельса Бомбаста Гогенгеймского, отравленного на сорок седьмом году жизни.
Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст Парацельс фон Гогенгейм, больше известный как Парацельс, родился за два года до открытия Колумбом Вест-Индии. Отцом «швейцарского Гермеса» был армейский врач, а матерью — сиделка. Поэтому не было ничего удивительного в том, что уже с юных лет молодой человек интересовался проблемами здоровья и искусством врачевания. В его время, а он жил и работал в шестнадцатом веке[93], в нем видели «активиста», сторонника энергичных действий. Он подвергал сомнению практически все! Единственной располагающей чертой его характера было последовательное стремление оставаться учтивым. Конечно, это не могло внушить окружающим любви к нему и превратило его жизнь в череду трагических происшествий, заключительным из которых стало вероломное убийство. Даже если Парацельс и был эксцентричной личностью и бунтарем, он заплатил за это собственной жизнью.
Этот человек интересует нас потому, что он очень отчетливо выделяется на фоне обстановки, обнаруживающей тенденцию сохраняться в том или ином виде в каждом поколении. Во времена Парацельса наука еще не имела четкого определения, она была догматичной, но не слишком много знала и не пользовалась особым авторитетом. Наука того времени, особенно медицина, основывалась на традиционном следовании академическому знанию. Это знание не подкреплялось лабораторными исследованиями или сведениями, полученными в результате взаимодействия специалистов из разных областей науки. Оно опиралось в основном на медицинское учение двух людей: Галена[94] и араба Ибн Сины, или Авиценны[95]. Их труды считались священными и неприкосновенными в том, что касалось медицины, а непогрешимость не подлежала сомнению. Общепризнанно, что и Гален, и Авиценна были людьми выдающимися, но они жили много столетий назад, и большая часть их трудов вобрала в себя традиции и знания тех исторических периодов. Поэтому большинство их доктрин и высказываний носило догматический характер и, хотя и являлось в определенной степени полезным, уже не соответствовало расширившейся осведомленности человека. В те времена результаты умственной деятельности подвергались даже больше, чем в наши дни, суровой цензуре общественного мнения и так называемой научной моды той эпохи.
