Священная книга оборотня - страница 44
Ниже лежала книжная страница с миниатюрой Борхеса «Рагнарек». Я знала этот рассказ, который поражал меня своей сомнамбулической точностью в чем-то главном и страшном. Герой и его знакомый оказываются свидетелями странного шествия богов, возвращающихся из векового изгнания. Волна людского обожания выносит их на сцену зала. Выглядят они странно:
«Один держал ветку, что-то из бесхитростной флоры сновидений; другой в широком жесте выбросил вперед руку с когтями; лик Януса не без опаски поглядывал на кривой клюв Тота».
Сновидческое эхо фашизма. Но дальше происходит нечто очень интересное:
«Вероятно, подогретый овациями, кто-то из них — теперь уж не помню кто — вдруг разразился победным клекотом, невыносимо резким, не то свища, не то прополаскивая горло. С этой минуты все переменилось».
Дальше текст густо покрывали пометки. Слова были подчеркнуты, обрамлены восклицательными знаками и даже обведены картушами — видимо, чтобы передать градус эмоций:
«Началось с подозрения (видимо, преувеличенного), что Боги не умеют говорить. Столетия дикой и кочевой жизни истребили в них все человеческое; исламский полумесяц и римский крест не знали снисхождения к гонимым. Скошенные лбы, желтизна зубов, жидкие усы мулатов или китайцев и вывороченные губы животных говорили об оскудении олимпийской породы. Их одежда не вязалась со скромной и честной бедностью и наводила на мысль о мрачном шике игорных домов и борделей Бахо. Петлица кровоточила гвоздикой, под облегающим пиджаком угадывалась рукоять ножа. И тут мы поняли, что!идет их последняя карта! что они!хитры, слепы и жестоки, как матерые звери в облаве! и —!ДАЙ МЫ ВОЛЮ СТРАХУ ИЛИ СОСТРАДАНИЮ — ОНИ НАС УНИЧТОЖАТ!..
И тогда мы выхватили по увесистому револьверу (откуда-то во сне взялись револьверы) И С НАСЛАЖДЕНИЕМ ПРИСТРЕЛИЛИ БОГОВ».
Следом шли две страницы из «Старшей Эдды» — кажется, из прорицания Вёльвы. Они были вырваны из какого-то подарочного издания: текст был напечатан крупным красным шрифтом на мелованной бумаге, крайне неэкономно:
«Кончина богов» в последней строчке была отчеркнута ногтем. Текст на второй странице был таким же мрачно-многозначительным:
Все остальное было в том же духе. Большинство бумаг в папке так или иначе относилось к северному мифу. Самое мрачное впечатление на меня произвела черно-белая фотография немецкой подводной лодки «Нагльфар» — так в скандинавской мифологии назывался корабль бога Локи, сделанный из ногтей мертвецов. Для подлодки времен Второй мировой название было подходящим. Небритые и мосластые члены экипажа, улыбавшиеся с ее мостика, были вполне симпатичны на вид и напоминали подразделение современных «зеленых».
Чем ближе к концу папки, тем меньше пометок было на бумажных листах: словно у того, кто перелистывал их, размышляя над собранными материалами, быстро увядал интерес, или, как выразился в другом рассказе Борхес, «некое благородное нетерпение» мешало ему долистать бумаги до конца. Но понты у парня были серьезные, особенно по меркам нашего меркантильного времени («век мечей и секир», как определял его один из подшитых отрывков, «время проклятого богатства и великого блуда»).
Самым последним в папке лежал вырванный из школьной тетради лист бумаги в линейку, спрятанный для сохранности в прозрачный пластиковый конверт. На листе было нечто вроде дарственной надписи:
«Сашке на память.
Превращайся!
WOLF — FLOW!
Полковник Лебеденко».
Закрыв папку и положив ее назад под Монику, я продолжила осмотр. Меня уже не удивило, когда рядом с музыкальной установкой обнаружилось несколько компакт-дисков с разными исполнениями одной и той же оперы:
Следующим любопытным объектом, попавшимся мне на глаза, была толстая тетрадь серого цвета. Она лежала на полу, между стеной и диваном — словно кто-то листал ее на ночь, заснул и выронил. На ее обложке было написано:
