Однако о. Александр, занятый, помимо служения в храме, многочисленными строительными, хозяйственными, просветительскими и миссионерскими делами, лишь крайне редко мог позволить себе выбраться в город. Но уж если приезжал, то непременно наведывался к своим старым знакомым. В том числе и к Нине.
Вот и на сей раз, оказавшись в городе по каким-то делам, он заглянул к ней в гости. А Нина, пользуясь случаем, рассказала ему о своих попытках разобраться в загадочной истории, которую она случайно (а возможно, и не случайно) услышала от бывшей подруги. Признавшись, что сделать это в одиночку ей так и не удалось. А потому она очень надеется на помощь о. Александра. Ведь ей хорошо известно, что в городе у батюшки имеется множество знакомых и духовных детей. В том числе и людей весьма влиятельных.
В отличие от нее, о. Александр куда больше заинтересовался судьбой протоиерея Феодора Адрианова. Ведь он уже который год собирал сведения о своих земляках, пострадавших за веру. Причем не только архивные данные, но и воспоминания о них. В будущем же собирался написать на их основе повесть или роман о новомучениках. Чтобы сделать подвиг этих людей понятным даже тем людям, кто еще только приходит к Богу. А потому не знает, какого мужества требует от человека вера. И какое мужество придает ему она.
— А ведь похоже, что у него есть родственники, — заявил о. Александр, изучив биографическую справку об о. Феодоре. Именно они и ходатайствовали о его реабилитации. Что ж, попробую-ка я их поискать. И, как только узнаю что-нибудь, непременно сообщу.
Но проходили дни, недели, месяцы, а о. Александр не спешил объявиться. Так что Нина уже начинала подумывать — а не забыл ли он о своем обещании? Или просто не смог найти родных о. Феодора? И постепенно, за делами насущными, она сама стала забывать, как стремилась когда-то разгадать тайну гибели врача Дмитрия Павлушкова. Мало того, теперь Нине казалось, что не было никакого смысла доискиваться правды. Ведь кому она оказалась бы нужна? Лишь только ей. И меньше всего — теперь уже единственной и последней оставшейся в живых его родственнице — его правнучке Татьяне Игоревне. Которая за это время успела похоронить тетку, продать ее и свою квартиры, рассчитаться на работе и уехать в монастырь. По ее словам, навсегда. Но спустя два месяца Татьяна Игоревна вдруг вернулась. После чего, по слухам, устроилась участковым терапевтом в одну из поликлиник. Где она теперь жила, не знал никто. Лишь однажды, уже много позднее, Нина встретила ее на улице. Она останавливала прохожих, предлагая им номера «Сторожевой башни». Татьяна Игоревна сильно изменилась. Она совершенно поседела, и, судя по ее виду, почти не следила за собой. А на ее лице застыло столь злобное выражение, словно весь мир виделся ей теперь исключительно в черных красках. Нина попыталась заговорить с ней — но ее бывшая подруга с такой яростью обрушилась на Православие, что дальнейший разговор оказался бесполезен. Больше Нина никогда не видела ее…
После этого неудивительно, что Нину не особенно обрадовал внезапный звонок о. Александра:
— Алло, Нина Сергеевна! Вы меня слышите? Я нашел внучку о. Феодора. И сейчас еду к ней. Хотите поехать со мной?
Нина хотела было отказаться, сославшись на недомогание или усталость после ночного дежурства. Однако все-таки не смогла солгать о. Александру. А потому ответила:
— Конечно, батюшка. Вы заедете за мной? Я сейчас выйду. И буду ждать Вас на крыльце. Благословите. До встречи.
Не прошло и четверти часа, как они уже были на месте. То есть в гостях у внучки о. Феодора, Марии Степановны Р.
* * *
При виде этой низкорослой, худощавой старушки Нине вспомнились две другие женщины. А именно — Агния Сергеевна и ее племянница. Одной из них она приходилась сверстницей. Другой, судя по висевшим в ее квартире иконам, сестрой во Христе. Однако при этом в ней не было заметно ни капли тех злобы и эгоизма, что сквозили в каждом слове, в каждом движении набожной Татьяны Игоревны и ее тетки-коммунистки. Она встретила гостей так приветливо, словно к ней явились ее давние и долгожданные друзья. И, не забыв, впрочем, взять благословение у священника, захлопотала, вынимая из холодильника, из стенного шкафчика на кухне, из серванта — посуду, конфеты, варенье, хлеб, закуски и даже непочатую бутылочку бальзама. А под конец еще и ловко вскрыла консервным ножом заветную баночку с красной икрой. Отец Александр попытался было остановить старушку, но Мария Степановна, подобно Евангельской Марфе, продолжала «заботиться и суетиться о многом» (Лк. 10, 41), остановившись лишь после того, как кухонный стол оказался полностью заставленным всевозможными угощениями. При этом от наблюдательного взгляда Нины не укрылось, что хозяйка прожила нелегкую жизнь. Об этом свидетельствовали ее руки, на одной из которых у среднего пальца не хватало фаланги, а суставы были деформированы, как у человека, знакомого с тяжелым трудом. Как не укрылось от нее и то, что Мария Степановна, подобно многим своим сверстникам-пенсионерам, живет более чем скромно. Единственными украшениями ее квартиры были вставленная в рамку репродукция картины В. А. Тропинина, изображающая девушку-пряху, со скромной и ласковой улыбкой на румяном юном личике, да фотографии на полках серванта. С них, улыбаясь, глядели на о. Александра и Нину многочисленные потомки Марии Степановны. В том числе — серьезный карапуз с соской во рту, похоже, приходившийся ей уже правнуком… Еще там была старая черно-белая фотография молодого парня в кепке, по виду рабочего. Судя по всему, покойный муж Марии Степановны помнился ей именно таким… На верхней полке серванта стояли и книги. В основном русская классика. Хотя на журнальном столике рядом с яркой плюшевой собакой лежал потрепанный библиотечный «Остров сокровищ», явно забытый кем-то из внуков, гостивших у Марии Степановны.
