На следующее утро медсестра показала мне, как, положив руки на грудь, помочь Наташе откашляться, очиститься от сукровицы заживающей раны. И каждые два часа я ощущал ладонями, как замирает и бьется Наташкино сердце, я держал его, как драгоценный сосуд, как птицу, которая доверчиво устраивается в моих руках, как в гнезде.
Вероника, густо покраснев, наотрез отказалась от моих услуг, медсестра же попалась то ли неопытная, то ли ленивая, и к вечеру у Вероники полезла в гору температура, ее увезли следующим утром на бронхоскопию это когда трубку вставляют в горло и откачивают скопившееся, а я смотрел на Наташку и радовался, что, наконец-то, я ей действительно помог, помог своими собственными руками.
С этого дня девчата пошли на поправку.
Гардеробщицы уже знали меня в лицо, я сам заходил за стойку, вешал плащ, накидывал на плечи белый халат и поднимался на третий этаж.
Тлеющий, мерцающий огонек жизни разрастался в жаркое, сухое пламя. Заблестели глаза, заиграл слабый румянец, появился интерес к косметике, проснулся аппетит. Здоровье - полнокровная основа жизни, без него тусклы желания, забыто творчество, безрадостно существование. Выздоровление как восход солнышка, как рассвет ясного дня - с каждой минутой все больше света и тепла.
- Ой, рятуйте, люди добрые, наш чоловик прийшов, - певучеприветствовала меня Вероника.
- Валера, а ты оказывается чоловик, что на украинском означает муж, улыбнулась Наташа. - По-моему, очень правильно. Мой муж - человек.
- Что, малыши, соскучились за ночь?.. Что новенького?.. Как температурка?.. Ну-ка, ну-ка... Кто это кашу у нас не доел?.. Не слышу...
- Надоела каша. Каждый день одна каша, - сморщила нос Наташка. - Воблы хочу. Я же просила тебя воблочки, хоть кусочек, маленький такой, просила, скажешь нет?
- Ты же знаешь, что соленого вам никак нельзя. За-пре-ще-но. Но! Ваш чоловик слов на ветер не бросает. Сказано - сделано, обещал - принес.
- Ура! - восторженно, в два голоса, тихо прокричали Наташа и Вероника.
- Но! - я назидательно поднял вверх палец. - Сначала детки скушают кашку.
- Дай воблочки, жадина-говядина, турецкий барабан, соленый огурец, на полу валяется, а никто не ест, - плаксиво заныла Наташа. - А еще человеком называется.
- Вот эту ложечку за Наташеньку, за ее здоровье. Умница девочка, хорошо кушает, мужа слушает. А эту - за маму. Она тебе приветы передавала, завтра опять придет. Завтра к тебе целая делегация явится, жди. Вот, молодец, и эту съела. А эту за Веронику, видишь, как она тоже старается, ест кашку-малашку... Ну, и последнюю за мужичка твоего... Вот и все. А разговоров-то было. Держи-ка кусочек воблы, я ее еще дома почистил.
- А мне нихто не дасты, нихто не подасты, - горестно подняла глаза к потолку Вероника. - Не приехал мой Грицай... Вот я бачу, як же вы любите дружка дружку. Як лыбеди.
- Валера, а ты, правда, похож на лебедя в этом белом халате, - тихо сказала Наташа и счастливо улыбнулась.
- А я, Наташа, люстру нам купил. Вчера забежал в магазин "Свет", что рядом с вокзалом. Так, на всякий случай. И вот, посмотри...
Я достал из сумки завернутый в несколько слоев газетной бумаги плафончик от люстры, распаковал его и высоко поднял на вытянутой руке. Молочно-белый, колокольчиком, с желтой каемочкой. Как цветок ландыша.
- Какая удивительная прелесть! - засветилась улыбкой Наташа. - Ой, Валера...
- И почем же это ваше стекло?
В дверях стоял невысокий, худощавый, с живыми черными глазами и ниточкой усов на верхней губе мужчина в небрежно наброшенном на плечи белом халате.
- Ого, явився, - грозно сверкнула глазищами Вероника. - Грицай, чтоб тебя разорвало...
- Гриша, - представился Грицай Наташе. - Целую ручки.
- Григорий, - протянул он мне руку.
- Здравствуй, моя ласточка.
Григорий достал из-под халата букет роскошных роз, припал на одно колено, склонил голову и со смиренным видом протянул цветы Веронике.
- Мои любимые... Где ж ты их взял? - сердито и в то же время растроганно сказала Вероника.
А я вспомнил, как не купил Наташе цветы на свадьбу и закусил губы от досады.
Григорий живо поднялся с колена:
