Алеша смотрел на сестру осуждающе. Он мог бы осадить ее, но стоило ли перед разлукой ссориться, оставлять дурную память?
— Нет, с тобой серьезно не поговоришь, — сказал он разочарованно, — Пустосмешка. А еще норовит в работники депо!
Вера по-детски кулачками протерла глаза, поправила волосы и принялась убирать со стола. В самом деле, хватит заниматься пустяками, ведь ей нужно в депо.
— А Митя Черепанов? — спросила она хозяйничая. — Митя, наверное, не собирается, он парень толковый…
— Митя не может быть бестолковым, поскольку он правится тебе. И все-таки, представь себе, едет…
— Такие ребята! — упавшим голосом сказала Вера, сметая крошки в согнутую совочком ладонь. — Ужасно обидно…
Когда она подмела пол и вернулась, вытирая руки переброшенным через плечо полотенцем, Алеша подошел к ней.
— Я хотел тебя попросить…
— …не говорить маме? — оборвала его Вера. — Стану я волновать ее из-за каких-то выдумок…
— Да я совсем не про то… — заискивающе произнес Алеша. — Почини мне штаны…
— Опять? На той неделе целый вечер провозилась.
— Не на той, а на позапрошлой, — осторожно возразил он, выставил вперед ногу и двумя пальцами приподнял штанину. — Позор. Тебе тоже должно быть стыдно.
— Мне? — Вера насмешливо сузила глаза. — А я почему-то не сообразила…
Брюки были серого цвета. Но и этот спасительный цвет не мог скрыть неизгладимые следы Алешиной неопрятности. Невозможно было даже предположить, что к ним когда-нибудь прикасался утюг, зато нетрудно было догадаться, какие серьезные невзгоды им довелось перенести. Сзади они просвечивали, словно папиросная бумага, на коленях безобразно выпучивались, и каждую штанину увенчивала пышная бахрома из серых курчавых ниток.
— Разве я виноват, что такая слабая материя?
— Никакая материя не выдержит, если ею подметать тротуары. Думаешь, не знаю, отчего эти висюльки? Морской клёш изображаешь. Не буду чинить! — решительно закончила Вера.
«Ух, змея зеленоглазая!» Алешу ошеломила убийственная наблюдательность сестры. Но у него не повернулся язык, чтобы возразить ей.
— Ладно, не нужно, — почти жалобно проговорил он и отпустил штанину. — Ничего. Так всегда бывает: что имеем — не храним, потерявши — плачем. Сейчас тебе все равно, а уеду — пожалеешь…
— Еще одно слово — и я зареву! — притворно-плаксивым голосом сказала Вера, взглянула на брата и, подумав, добавила серьезно: — Надеюсь, сегодня ты еще не отбываешь на фронт? А вечером, так и быть, сделаю. Учитывая твое бедственное положение. Только условие, когда поедешь, предупреди. Договорились?
«Нашла дурачка!» — мелькнуло у Алеши. Он спросил игриво:
— Проводы устроишь?
— Как бы не так! У меня знаешь какой расчет? Дальше Сортировки ты, понятно, не доедешь. Там тебя благополучно высадят, и ты начнешь добираться домой. А мама тем временем будет беспокоиться о милом сыночке и может неудачно сделать операцию. Но, если я буду знать, когда ты выехал, я ей скажу, что ты с ребятами на экскурсии. Понял? А потом сыночек явится собственной персоной. Что, плохо придумано?
— Гениально! — кисло усмехнулся Алеша.
Сборы в дорогу Митя вел в строгой конспирации, хотя бояться, в сущности, было некого.
Тимофей Иванович дома бывал редко. Когда началась война и нужно было увеличить количество маршрутов на запад, а паровозных бригад не хватало, Тимофей Иванович предложил закрепить паровоз только за одной его бригадой. Обычно к каждому паровозу прикреплены две бригады, которые чередуются между собой. Машинист Черепанов, его помощник и кочегар приняли на себя двойную нагрузку, зато высвободили одну бригаду. Теперь в горноуральском депо так работали многие паровозники.
Черепанов приводил поезд в Горноуральск, а здесь его уже ожидал новый состав. Времени между поездками иногда выпадало меньше, чем требовалось на дорогу от депо до дома. И почти всегда в таких случаях возле паровоза оказывалась Марья Николаевна, невысокая, тоненькая, с голубыми тревожными глазами. Она поднималась в будку, расстилала на железном ящике газету, доставала из корзины алюминиевую кастрюльку с горячим супом, хлеб, завернутый в вышитую белоснежную салфетку, и, пока Тимофей Иванович ел, рассказывала о домашних делах, о Леночке, о Егорке, о Митиных отметках и своей работе. Домой Тимофей Иванович являлся не чаще двух-трех раз в неделю.
