Алексей замечал эти взгляды. Сегодня на пляже он увидел соседку рядом с собой. Когда он почувствовал, что кожа на нём, кажется, начинает дымиться, и не желая походить на тех облезлых существ, которые в первые же дни поджарили свои молочно-голубые тела, ушёл под навес, она перебралась туда вслед за ним. Он отнюдь не был неопытным мальчиком и таких женщин как она различал сразу. Есть что-то в них, в их выражении лица, взгляде, что-то трудно определимое, что однако, часто определяется одним словом, что объявляет об их доступности, и это вызывало у Алексея чувство брезгливости и скуки. Алексей протянул руку за хлебом и застыл.
Она собрала свои пушистые каштановые волосы и перетянула их на затылке лентой. Крепкие маленькие ноги были обуты в туфли, состоящие из подошвы и кожаной перепонки на пальцах. Алексея всегда очень удивляла способность женщин носить такую обувь. Вместо синего купального халата на ней было просторное розовое платье, затянутое в талии узеньким ремешком, оставлявшее обнаженными её красивые плечи. Он почему-то подумал, что она идёт к нему и какой-то безотчетный испуг охватил его. В следующее мгновение он уже понял, что не может быть, чтобы она шла к нему. Алексей мял в руке кусок хлеба, потом, спохватившись, положил его рядом с тарелкой, поковырял вилкой второе и вышел из-за стола.
На улице, немного придя в себя, он никак не мог понять, что же случилось. Что с ним происходит? Неужели только то, что сейчас рядом с ним нет Ксении? Значит, он уже давно был готов изменить ей с любой другой, которая только поманила бы его? Но он никогда не знал за собой донжуанских наклонностей и был сейчас поражен тем, что с ним происходит. Эта девочка… Он ничего не понимал сейчас в себе. Давно уже ему не было так плохо. Пожалуй только двенадцать лет назад он испытал тоже неудобство духа, когда по их взводу, окопавшемуся на высоте, била собственная артиллерия. В них не попали, корректировщики быстро перенесли огонь на немецкие позиции, но тем не менее вероятность попадания была и осязаемая мощь этой вероятности ежеминутно сотрясала землю, это была вероятность смерти и ощущение глупости этой смерти подавляло их больше, чем сами взрывы снарядов, во всяком случае его. Но сейчас, сейчас-то не стреляли — прекрасное море, солнце, золотой песочек — чего тебе ещё надо? А может быть всё это и было нужно, чтобы в нем снова что-то пробудилось, высвободилось из-под развалин старой любви, ушедшей теперь уже безвозвратно, ведь с Ксенией всё, в сущности, было решено, он не мог не понимать этого. Наваждение. Он усмехнулся. Неужели и правда южная, временами просто одуряющая жара, так действует на человека, пробуждая в нем то, о чем он может быть никогда и не догадывался. Причём тут юг. Конечно, обстановка как-то влияет, но всё-таки дело прежде всего в нем самом. В нём ли самом, вдруг спросил он себя. Но она, она-то всего только и сделала, что прошла мимо, то есть не сделала ничего. Неужели он мог бы её не заметить? Да нет, не может быть. Неужели только случайность определяет нашу жизнь? Ну, и что же, пусть случайность, значит надо принимать эту случайность, если она сама наша жизнь — глупо барахтаться, отбиваться от неё или делать вид, что её не существует, как будто это страшный сон детства, что-то недоступное нам, то с чем мы не можем бороться. Не можем ли? Может быть всё-таки можем? А если можем, то почему не боремся или боремся так, что наша борьба больше похожа на игру в поддавки? «Почему у меня так часто меняются мысли и настроения? Да она просто опутала меня, совратила меня,» — растерянно думал он, хотя понимал, что для тридцатилетнего мужчины это звучит несколько смешно по отношению к девчонке. И тем не менее это так… но ведь она его не «совращала». Вообще, в сущности, незнакома ему. Почему же он, едва увидев её сегодня, забыл всё? Это что же — любовь с первого взгляда? В мои-то годы. Бессмыслица. Так не бывает, потому что не может быть. Бессмыслица вообще всё это. Глупо. Нет, лучше не думать об этом совсем. Он пошёл на пляж, плавал, лежал на горячем песке и с радостью чувствовал, что уже не думает о ней, не понимая, что в нем сейчас происходит то внутреннее движение, которого сам он не замечал, но которое должно было принести ему решение.