Свободные размышления. Воспоминания, статьи - страница 160
Приходилось идти ощупью, поскольку структуральная поэтика, которую стал в конце шестидесятых годов разрабатывать Ю.М. Лотман, мне тогда казалась непродуктивной. Может быть, я ошибался, но так складывалось мое эмпирическое, а не теоретическое понимание насущных задач истории литературы. От структурализма я, правда, воспринял системность как непременное условие подхода.
Пока я медленно преодолевал въевшиеся стилистические и идеологические стереотипы – искал дороги к себе самому, то есть к своему историко-культурному подходу, моя жена завоевала себе заметное место в ленинградской прозе. Заразить ее интересом к русскому XVIII веку мне долго не удавалось. То, что я писал, она не читала и потому никак не отзывалась. Я, конечно, как и всякий автор, был этим недоволен, но ничем помочь себе не мог. Перелом случился, когда я написал большую статью о литературных интересах Петра I. Эту статью мне удалось ей подсунуть: она прочла и в первый раз похвалила, сказала «хорошо написано». Ее привлекло то, что мне в этой большой статье удалось преодолеть академические штампы стиля и найти живой нерв для всей статьи. Хотя в ней должно было бы говориться о «литературных» в собственном смысле интересах Петра, фактически оказалось, что литература как таковая совершенно Петра не интересовала; природное эстетическое чувство у него развилось от общения с водной стихией, с парусным флотом: «Кораблестроение было для Петра не просто суммой ремесленных навыков, а наукой о “корабельных пропорциях”, то есть о том самом свойстве парусного корабля, которое делало его средоточием принципов науки и искусства, механики и красоты, воплощением совершенства целесообразной формы. Дело в том, что в кораблестроении того времени – эпохи высшего расцвета парусного флота – нахождение определенных пропорций в конструкции корабля было одновременно вопросом науки, прикладной и теоретической механики, и проблемой красоты, проблемой эстетической <…> Парусное судно, таким образом, не было продуктом только механического производства, оно было одновременно и произведением искусства и как таковое требовало еще и тщательной декоративной обработки».
Попытки Петра поставить на идеологическую службу театр, как известно, не удались, и он увлекся более наглядным и общедоступным видом искусства – фейерверками и иллюминациями. Все это в моей статье было показано на наиболее красочных примерах и так изложено, что, повторяю, вызвало одобрение строгого домашнего критика.
Одна из последних публикаций моих в Советском Союзе появилась в 1975 году в составе сборника «Современная советская историко-литературная наука. Актуальные вопросы» под редакцией Н.И. Пруцкова653. Статья моя называлась «Просветительский реализм как научная проблема». Пафос этой статьи был в отрицании повседневного, набившего оскомину термина «реализм». Статья была воинственно полемична. Я сосредоточился на термине «просветительский реализм», который широко употребляли все, занимавшиеся русским XVIII веком, и особенно – мой еще университетский друг, Георгий Пантелеймонович Макогоненко654.
Сейчас, перечитывая эту статью, я вижу, в чем была новизна моего подхода к проблеме. «Цель настоящей работы, – писал я в 1975 году, – подвести итоги <…> спору, выяснить, на что же опираются сторонники разных взглядов, и представить современное положение этого вопроса в нашей науке. Такой обзор не может быть простой сводкой высказываний разных авторов. Он имеет смысл только в том случае, если мы сопоставим концепции с фактами, теории с конкретным, историко-литературным материалом. Такое сопоставление дает возможность судить <…> о внутренней логике существующих концепций».
