Свободные размышления. Воспоминания, статьи - страница 151

Через сто лет после смерти Ломоносова Аполлон Майков, поэт послепушкинской эпохи, писал, что Ломоносов воспитал в целом поколении чувство национального самоуважения615.

Новая поэзия разработала одический жанр как словесное выражение военно-политических побед и одновременно заявила свое право на равенство с Западом, о чем только мечтали первые деятели новой русской литературы, Кантемир и Тредиаковский, в 1730-е годы.

В середине XVIII века в молодой русской литературе возникла новая форма борьбы с Западом – галлофобия, начало которой положили Сумароков и Елагин и которую развили русские комедиографы с первых шагов созданного в 1756 году Русского публичного театра. Позднее вышучивание и высмеивание подражателей всему французскому стало дежурной темой русской сатирической журналистики до 1820-х годов.

Первые русские комедиографы принадлежали к поколению, которое пришло в литературу вслед за Ломоносовым и Сумароковым. Эти молодые литераторы хорошо понимали весомость того, что было сделано основоположниками русской литературы, и потому выступили на ее защиту от тех, кто подражал всему французскому и знать не хотел ничего отечественного. В одной из первых русских оригинальных комедий «Наказанная вертопрашка» (1765) персонажи спорят:

(Пульхерии): Я вам лучше расскажу, сударыня. За обедом сегодня у графа Глупозвякова не знаю какой-то педант сутенировал, что будто русский язык… что этот варварский язык более приятности французского имеет. И какой он вздор молол! У нас-де начинают писать, называл великими людьми Ломоносова и… Феофана какого-то. Великими людьми двух русаков! Вообразите себе только эту глупость!.. Слушай, мой дружище, сказал я ему, что тебе кажется велико, то еще не велико для других.

: Остро сказано.

: Но читал ли ты Феофана или Ломоносова?

: Я! Чтобы я читал вздор этот?

: Чтобы мы русские книги стали читать? Vous radotez, mon ami.

: Вот так-то эти господчики всегда судят! Однако хула ваша столько же мало может вредить этим людям, сколь мало ваша похвала может принести кому чести616.

Борьба с галломанией становится общим делом новой литературы, одним из способов ее самозащиты.

Сценическая форма была для этой цели наиболее эффективна. В ней легче всего было изобразить опасные для литературы формы галломании. Если мы так представим себе смысл борьбы с галломанией, которую вели русские комедиографы, от Сумарокова до Грибоедова, и русские журнальные сатирики, от Новикова и Екатерины II до Крылова, то поймем, почему борьба эта была такой интенсивной и почему в ней участвовали деятели разных литературных направлений и разных политических взглядов.

Фонвизин включился в борьбу с галломанией своим «Бригадиром» (1769). Иванушка и Советница, в отличие от прочих персонажей комедии, сознательно отрекаются от русского языка. Все остальные персонажи живут в привычном для них социальном и языковом окружении. Они могут быть дурны, грубы, жестоки, невежественны и глупы, но все они говорят на одном языке – русском, – хотя комическое в «Бригадире» строится на их семантическом разномыслии. Русский язык всех остальных персонажей комедии и изуродованный, офранцуженный, искаженный язык Иванушки и Советницы – та смесь французского с нижегородским, которая так возмущала Грибоедова, – вот языковое и, пожалуй, самое острое выражение главного конфликта комедии. Драматург судит своих офранцузившихся персонажей в первую очередь за измену родному языку, а уже потом и за все остальное.

Борьба за чистоту и неприкосновенность созданного новой литературой языка была только самой острой формой борьбы с Западом за равенство культурное, как войны были формой борьбы за место России в политической системе Европы XVIII века.

Но помимо этого, борьба с галломанией была еще и защитой определенной системы нравственности от разрушительного влияния французской атеистической философской мысли. Иванушка, проповедник последовательного поведенческого гельвецианства, выступает в комедии врагом той системы ценностей, которой руководствуются – или должны руководствоваться – остальные персонажи «Бригадира». В это время Фонвизин, по-видимому, еще не нашел для самого себя такой нравственной идеи, которую он мог бы сценически убедительно противопоставить гельвецианству своих персонажей и своих недавних друзей по кружку князя Козловского. Как и некоторые близкие ему литераторы (Сумароков и Новиков), Фонвизин впоследствии нашел свою систему ценностей в историческом опыте России.