Наконец, они услышали звук двигателя, но ничья машина не появилась, а из-за бетонного угла вышли двое: один вообще без лица, в цветастой, весёлой балаклаве, а другой – в клетчатом капюшоне, опущенном до красного губастого рта. Эти двое о чём-то непринуждённо болтали, словно решали, куда пойти выпить. И ничего не было странного в том, что, дойдя до машины с Турбановым и Алексом, они просто обогнули её. Странно было другое – в следующие секунды услышать лязг пуль, входящих в заднее боковое стекло, и костяной булькающий стук откинутой головы мертвеца.
Один из киллеров, уходя, обернулся и показал Турбанову вздёрнутый средний палец в вязаной перчатке, но этот fuck уж точно предназначался не ему, а несчастному Алексу, который и вправду перехитрил самого себя.
Чуть не поперхнувшись горячим кровяным духом, Турбанов выбрался на воздух и побрёл прочь, в сторону шоссе, где спустя полчаса или меньше поймал стандартный чёрный кэб, чтобы назвать водителю свой спасительный пароль: аэропорт Станстед.
Ему удалось купить билет за четверть часа до начала регистрации на рейс Лондон – Риека.
Он вполне допускал, что в эти три дня, вторник, среду и четверг, его с нетерпением ждут в Хитроу незнакомые люди, которых он предпочёл бы не видеть никогда.
Зато взвешивание ручной клади (другой у него не было) и вот этот выход на посадку, и выруливание самолёта на солнечную полосу, даже тугие чулки и шейные косынки стюардесс неопровержимо свидетельствовали о легальных, как воздух, радости и свободе, которые всю жизнь ассоциировались у него с обязательным наказанием и чувством вины.
На боковом персональном мониторе включились «Горячие новости с континента». Можно было выбрать язык и страну.
«Москва. Девятнадцатиминутный блэк-аут в центре России.
Пресс-служба Высшей инстанции сегодня заявила, что торжественное провозглашение суверенного управляемого Конца Света было неправильно воспринято руководством Национальных энергосетей, что и повлекло за собой массовые отключения электричества и отказы оборудования. На отдельных участках Центрального и Центрально-Чернозёмного регионов энергопитание не восстановлено до сих пор. Пресс-служба также заявила, что по мере нормализации обстановки виновные менеджеры понесут наказание в плановом порядке, вплоть до пожизненной фрустрации».
Делая пересадку в Кёльне, он отправил Агате сообщение с номером рейса и временем посадки в аэропорту Риеки.
Это был самый счастливый перелёт в его жизни – десант на остров, взявший себе тишайшее имя без единого гласного звука, которое невозможно выкрикнуть, но можно произнести шёпотом, допустим, в присутствии спящих птиц, и никого не спугнуть. Даже не столько остров, сколько возможность острова, привязанного к материку блестящей ниткой моста.
Он увидел её сразу, только выйдя из зала прилёта: как она бежит от стоянки такси, сдувая со лба свою драгоценную прядь и знакомым неловким движением запахивая разлетающиеся полы вокруг колен. Где ты был, где ты был, повторяет Агата, не отнимая подозрительно влажной щеки от его рта, я даже не знала, живой ли ты вообще, пока ты не написал про свой рейс.
Таксист, невзирая на приличную скорость, дважды с любопытством оглядывается на пылкую не по годам парочку, обнявшуюся на заднем сиденье.
Когда позади остаются и остров, и мост, и маленькая застенчивая Риека, зеркало залива наливается таким сумасшедшим блеском, словно кто-то подсказывает: «смотрите!» и посылает громадного солнечного зайца в сторону Опатии – она спускается осторожно со своих сине-зелёных высот плавными женственными уступами к ослепительной линии прибоя. Она похожа на доверчивую модницу, которая полжизни примеряла венские, римские, мавританские и венецианские наряды, а потом на всё махнула рукой и осталась босой домашней растрёпой в прелестной затрапезке.
У входа в отель ждёт и жаждет внимания рождественская ёлочка, усыпанная детским серебром. С гостиничного балкона показывают рыжие черепичные крыши, два голенастых кипариса и адриатический закат.
Когда совсем темнеет, Агата зовёт его гулять, ужинать и просто подышать морем. Пока они прятались в номере от всего белого света, незаметно прошёл дождь, и наивная неоновая реклама теперь сияет, перевёрнутая, в лужах. Старинный имперский курорт не стесняется выглядеть провинцией: особняки в дворцовом стиле, обрамлённые пальмами, легко рифмуются с чуть ли не сельской изгородью из прутьев, гордыми бездомными кошками, теми же лужами и стёртыми косыми ступеньками на крутом спуске к воде.
