Этим же летом отец получил комнату в Новых Черемушках, и нам предстоял переезд, а мне переход в новую школу. В четвертый класс я пришел трудным ребенком, а окончил его с похвальной грамотой, без единой четверки. Понемногу я начал приспосабливаться к окружающему миру, в чем-то становясь фальшивой личностью. Детство кончилось. Одной ногой я окончательно ступил в царство несвободы.
Дальнейшая учеба в школе протекала довольно ровно. Симпатизировал биологии, химии и истории. К математике и литературе, хотя уже и пописывал стишки, был абсолютно равнодушен, вкус же физики еще не прочувствовал.
Апрель 1961 года.… Полет Юрия Гагарина. Ликование целиком захватило все мое существо. Мальчишки бредили космосом. Я, двенадцатилетний, со своими сверстниками во дворе дома «играл в Гагарина». «Полет» начинался с выхода на орбиту — вскарабкивания по сучкам на ствол высокого тополя, стоявшего рядом с нашим старым двухэтажным домом. Затем была «работа» в открытом космосе, которая заключалась в крайне опасном переползании по качающемуся суку дерева на высоте крыши на саму крышу. «Возвращение на Землю» осуществлялось в обратном порядке. Думаю, что степень риска в наших полетах ненамного отличалась от реальных.
В пятом классе родители подарили мне школьный микроскоп, и я часами мог рассматривать в самых неожиданных ракурсах и условиях разнообразные объекты. Микромир меня привлекал и завораживал, равно как и макромир. В восьмом классе по чертежам, опубликованным в каком-то пионерском журнале, я смастерил телескоп, и в моей жизни наступил длительный период увлечения астрономией, к которой я и теперь неравнодушен. Наблюдение звездного неба проходило через открытую форточку в морозные зимние вечера, что часто вызывало нарекания со стороны мамы. Астрономические наблюдения требовали полного уединения, и, когда такие часы выпадали, я, забывая про все на свете, целиком растворялся в загадочных звездных мирах.
Помимо школьной программы я перечитал всю русскую классику, имевшуюся в домашней библиотеке. Иностранных авторов пытался читать, но так и не одолел. Однако пройти мимо Жюля Верна, а несколько позже — мимо Герберта Уэллса не мог. Зачитывался Беляевым.
Восьмой класс я окончил с отличием. Родители были довольны мною. К этому времени бабушка уже умерла. До последнего часа своей земной жизни она — мой верный Ангел-хранитель — была рядом со мною, а я рядом с нею.
Следующий этап моей жизни начался с переходом в новую школу с физическим уклоном. В это время я буквально бредил физикой и не мог представить себя в будущем никем, кроме как физиком-ядерщиком, астрономом или астрофизиком. Меня страшно интересовало все, связанное со строением материи на макро- и микроуровнях. Я скупил в книжных магазинах всю научно-популярную литературу по этим направлениям исследований. Штудировал и серьезные источники. Зачитывался биографиями великих физиков первой половины двадцатого столетия. Альберт Эйнштейн, Нильс Бор, Макс Планк, Луи де Бройль, Роберт Оппенгеймер, Энрико Ферми, Гейзенберг, Паули, Дирак — их имена я произносил с благоговением. Это были (по словам Оппенгеймера) представители «героического времени».
Начиная с восьмого класса обязательными для меня стали домашние тренировки с самодельной штангой. Занятия тяжелой атлетикой я продолжал в спортивной секции. В общей сложности я занимался ею около двадцати лет.
Практически все свободное время (а его теперь было не так уж много) я проводил со своей возлюбленной — Мариной. Отношения наши была удивительно чистыми и романтическими и длились несколько лет. Оборвались они в годы моей учебы в институте.
По старой Москве, особенно летом, мы могли бродить целыми днями. Как-то весной мы забрели с ней на территорию детской Морозовской больницы и через нелегально открытое окно познакомились с четырнадцати-пятнадцатилетними ребятами — пациентами больницы. Мы стали приходить к ним по нескольку раз в неделю и подолгу разговаривали обо всем на свете. Оказалось, что все эти ребята больны лейкозом и месяцами не выходят из больницы. На лето мы расстались, а осенью неожиданно узнали, что многих наших знакомых уже нет в живых. Больше мы в больницу не приходили. После этого случая где-то в глубине сознания у меня зародилось сомнение в правильности выбора будущей специальности. Физика — хорошо, но молодые люди погибают от неизлечимых болезней. Марина тонко почувствовала во мне эту перемену и дала мне прочитать замечательную дилогию Юрия Германа о жизни врача («Дорогой мой человек» и «Дело, которому ты служишь»).
