«Если действительно произойдёт международный скандал, — рассуждал Куросима, — причин никто выяснять не станет. Спросят и с начальника лагеря, всыплют по первое число и начальнику отделения Итинари. Ну, а меня, — думая Куросима, — раз я дежурил в этот злополучный день, могут и выгнать». Так уж устроен этот чиновничий мир! Погруженный в горькие раздумья, Куросима вдруг обратил внимание на то, что на втором этаже царит подозрительная тишина, и ему сразу вспомнились слова Чэня: «Как бы беспорядки внизу не перебросились наверх».
— Что-то на втором этаже слишком тихо, — сказал охранникам Куросима. — Кто там дежурит?
— Соратани, — ответил низенький надзиратель с подбитым глазом.
Куросима помчался к лестнице. По пути он забежал в комнату отдыха охранников и оставил там каску и пистолет. Заявиться вооружённым к китайцам значило бы превратить их из друзей во врагов.
Освободившись от лишнего груза, он одним махом взбежал на второй этаж. Соратани в вахтёрской будке не было. Железная решётчатая дверь, так же как и на первом этаже, была забаррикадирована столами и матрацами. Откуда-то — похоже, что из самой дальней комнаты, — доносился чуть слышный голос. Больше ничто не нарушало тишины. Силясь понять, что здесь могло произойти, Куросима несколько секунд поколебался, затем изо всех сил надавил на дверь, припёртую столами. В это время кто-то быстро взобрался на груду матрацев и замахнулся на него толстой палкой, видимо ножкой от стола. Противник, вероятно, метил в голову, но удар пришёлся по плечу. Разглядев лицо Куросимы, он вскрикнул и скатился с матрацев вниз. Однако Куросима не испугался и с новой силой навалился на дверь.
— Чэнь! — кричал он. — Где ты? Отвечай! Это я, Куросима.
Столы с наваленными на них матрацами стали понемногу подаваться. Наконец образовался узкий проход, достаточный для одного человека.
— Я Куросима! Я Куросима! — по-китайски, так, чтобы могли слышать все обитатели этажа, снова закричал он и протиснулся и коридор. Из-за баррикад появились два китайца и загородили ему дорогу. Но, увидев, что он безоружен, они, видно, успокоились и пропустили его.
Он направился в третью камеру. Не успел он переступить порог, как его тотчас же тесным кольцом окружили человек десять полуобнажённых, обливавшихся потом китайцев.
Они молчали как немые. Лишь у самых его ног слышался чей-то стон. Куросима посмотрел на пол и увидел двоих вцепившихся друг в друга. Они пыхтели и рычали, словно звери. Один подмял другого, и лежавший внизу, видно, уже совсем обессилел. Глаза его, глядевшие из-под каски, застыли, как у мертвеца. Это был надзиратель Соратани. Верхом на нём сидел обнажённый до пояса Омура. Своей широкой, как тарелка, ладонью он так зажал надзирателю нос и рот, что тот едва дышал. Чувствовалось, что у Омуры нет желания продолжал, борьбу, и, по-видимому, он зажимал рот Соратани только с единственной целью: не давать ему больше ругаться. Соратани не в состоянии был позвать на помощь, он лишь безуспешно дёргал руками и ногами, стараясь сбросить Омуру.
Нужно было обладать недюжинной силой, чтобы так припечатать к полу человека, имевшего первый разряд по дзюдо. Картина была совершенно обратная той, которую Куросима наблюдал, когда надзиратель истязал Омуру. «Да ведь так он может и убить его», — вздрогнув от ужаса, подумал Куросима.
— Брось сейчас же, — крикнул он, — не смей! Сейчас же прекрати, Омура!
Куросима кинулся сзади к Омуре, желая предотвратить несчастье. Но к нему тотчас подскочили китайцы и оттащили.
— Чэнь! — закричал тогда Куросима, оглядывая лица обступивших его китайцев. — Что это всё значит? Это что — забастовка?
Лица китайцев словно окаменели. Чёрные от грязи и мокрые от пота, они блестели, будто вымазанные маслом. Наконец, вторя ветру, завывавшему на дворе, раздался тонкий, высокий голос:
— Я… не могу их удержать.
— Почему, Чэнь Дун-и?
— Когда Омура вернулся сегодня от доктора, Соратани-сан опять избил его у себя в будке. Поэтому, когда вы давеча приходили, у него болела голова и он не мог встать. Он бредил и всё говорил про какое-то мыло.
