Он пошел вдоль линии окопчиков, из которых велась стрельба по мишеням, плотный, прямой, в туго перетянутой ремнями голубоватой шинели, в серой мерлушковой папахе. Снег на полигоне лежал неглубокий, перемешанный с песком низко летящими над землей забайкальскими степными ветрами. Сопровождающие Зыбина командиры старались ступать как-то так, чтобы грязный снег по возможности меньше забрасывался им на сапоги. Сам комдив умел ставить ногу. Похоже было, что он идет не по взвихренной снежным бураном степи, а по чисто выметенной ровной дороге.
Андрей проводил его немного завистливым взглядом. Завидуя не тому, что комдив и тепло одет, и, наверно, не испытывает сосущего чувства голода, что он имеет право отдавать любые приказы и все будут беспрекословно их выполнять; он завидовал крепко сбитой фигуре Зыбина, его твердому шагу, непреклонному голосу и, наверно, необыкновенной смелости, если ему грудь в грудь пришлось бы столкнуться на поле боя с врагом.
Настроение у Зыбина портилось. Чулков кусал губы. Как назло, когда комдив останавливался у окопа и подносил бинокль к глазам, разглядывая мишени, стрелки начинали посылать пули "за молоком". У одного из красноармейцев Зыбин обнаружил в подсумке лишнюю обойму патронов, и боец, путаясь и замирая от страха, никак не мог объяснить, откуда эта обойма у него появилась.
- Хвалю инициативу и солдатскую сметку, - сказал комдив, - хорошо, когда у бойца есть запас. Но не украденный у своего товарища либо со склада. Десять суток ареста!
Горнист протрубил отбой. Зыбин скомандовал: "Обедать здесь".
Красноармейцы с котелками потянулись к походным кухням, от которых вкусно попахивало горьким дымком и крепким мясным наваром. Повара, хотя и захваченные сигналом тревоги врасплох - все у них было подготовлено к раздаче в столовой, - сумели быстро приспособиться к полевым условиям, благо стрельбы изрядно затянулись. Комдив подставил котелок. Отведал. Жирная, хорошо упаренная гречневая каша оказалась пересоленной...
- Следовало бы заставить тех, кто варил эту кашу, съесть по три порции, - медленно проговорил Зыбин, - но это похоже на средневековую пытку. Полковник, вам бойцы часто жалуются на плохое приготовление пищи? Уже предвижу ответ: жалоб не было.
- Не было, товарищ комдив, - подтвердил Чулков. - Это досадная оплошность. Хочу вас заверить: случайная.
- Так вот, жалуется вам командир дивизии Зыбин. А как вы отнесетесь к этой жалобе, дело ваше. Контролировать вас не буду. Вечером поужинаю не в комсоставской, а в красноармейской столовой. Из общего котла. Но предупреждаю: раскладка продуктов должна быть обычной. Это проконтролирую.
Вечером Зыбин появился на кухне за полчаса до начала раздачи. Придирчиво осмотрел всю посуду, заглянул в котлы, где теперь варилась перловка, попробовал на вкус заварку чая - не пахнет ли березовым веником. Веником чай не пах, но и чаем тоже - еле желтенькая водичка. Комдив поморщился, но никаких замечаний не сделал. Повара здесь ни при чем. Такая норма и такой сорт чая.
Перловка, "шрапнель", хотя и достаточно уваренная, по самой природе своей была резиново туга, а у Зыбина с утра поднывали зубы, и, немного пожевав, он молча отодвинул миску с кашей в сторону. Командир полка Чулков, сидевший напротив Зыбина за столом, не разгадав, что означает жест комдива, тоже отодвинул свою миску. Этому примеру последовали и все остальные.
- У вас, товарищи, есть собственное мнение? И собственный аппетит? внутренне взрываясь, но тихим голосом спросил Зыбин. - Или у вас у всех, как и у меня, болят зубы?
Наступило общее замешательство. Ответить было невозможно, а промолчать еще хуже. Чулков, уже весь день натыкавшийся на бесконечные замечания комдива и отодвинувший свою миску скорее механически, чем сознательно, готов был принять весь огонь на себя.
- Мое мнение, товарищ комдив, таково, - сказал он, придвигая миску обратно, - каша удалась, хотя перловка никогда не отличалась популярностью у рядового и тем более командного состава. А командир полка Чулков сегодня настойчиво добивается от вас взыскания.
