- Эк его угораздило! - с досадой проговорил прораб. - А ребятам без него сегодня трудно будет управиться. Ну и как, в поликлинику-то парня свозили? Шибко нога подвернулась?
- Да нет... Отец подергал... Мама припарку сделала, - против воли продолжал лгать Андрей, внутренне ужасаясь, зачем он опять это делает. А вдруг с Мироном серьезное несчастье?
- Врачу, врачу надо бы показать, - сказал прораб. - Эти домашние всякие травки, припарки как раз надолго инвалидом человека могут сделать.
- Ну, это пока... - Андрей не знал, как ему закончить фальшивый, мучительный разговор. Даже кощунственный, если Мирон... И боялся самой этой мысли. - Отпустите меня на час, Федор Ильич, я в аптеку сбегаю, - сказал в отчаянии, думая между тем, что должен прежде всего навести справки в милиции и "Скорой помощи". А там будет видно. - Отпустите!
Прораб подергал кепочку, крякнул недовольно:
- Такое дело... В аптеку-то и из стариков ваших потихоньку кто-то мог бы сходить. - И махнул рукой: - Да ладно, иди. Только за час ведь не обернешься. Ей-богу, обоим вам запишу я прогул!
Андрей пробегал больше двух часов. В милиции ему решительно заявили, что в течение последних суток никаких серьезных происшествий, даже случаев мелкого хулиганства в городе отмечено не было. "Скорая помощь" два раза выезжала по вызовам на дом, на улице же вообще никого не подбирала. Где еще и как искать Мирона, Андрей не знал. На стройку, хотя и несколько успокоенный тем, что жив ведь Мирон, жив, он вернулся, разозленный до крайности. В каком дурацком положении оказался он, согласившись помогать брату в его любовных делах!
"Теперь попал по его милости и в прогульщики, - с ожесточением думал Андрей, разминая деревянной лопаткой подсохший с краев комок шпаклевки. Еще на комсомольском собрании проработают. А если мое вранье откроется - не успею предупредить его, - так, у-ух, как в глаза глядеть людям буду?"
И ему злорадно захотелось, чтобы Мирон действительно вывихнул ногу. А лучше если бы сломал.
5
Время приближалось к обеду. От столовой тянуло едким запахом пригоревшего сала. Реже стучали топоры плотницкой бригады. Андрей под легким тесовым навесом шпаклевал дверные полотнища. Увлекшись работой, он не заметил, как на площадке появился Мирон. Стоял и разговаривал с прорабом, энергично размахивая руками. Андрей почувствовал, как одна гора легко свалилась с плеч - пришел-таки, пришел, куда он денется, любимый братец! - и как еще более тяжелая гора надвигается на плечи - прораб Федор Ильич успел уже все выяснить. Мирону как с гуся вода, прогул только запишут, а он, Андрей, в бригаде уважение к себе потеряет.
О чем говорил Мирон с прорабом, Андрею слышно не было, но вдруг он с изумлением понял по осанке Мирона, жесткой, прямой, по растерянному виду Федора Ильича, что не прораб распекает Мирона, а чего-то настойчиво требует Мирон от прораба. Сует ему непонятно что, а тот отказывается взять, вертит головой. И наконец вздохнул глубоко, согласился. Поставил ногу на бревно. Помедлил. Вытащил из кармана блокнот, приспособил его на ноге, согнутой в колене, принял от Мирона бумагу - оказывается, бумагу, заявление? расправил и вяло, неохотно написал на ней свою резолюцию. Мирон тут же выхватил ее из рук Федора Ильича, похоже, не сказал и спасибо и крупно зашагал прочь.
Андрей настиг брата уже за воротами строительной площадки.
- Стой! Погоди! - крикнул он, запыхавшись от быстрого бега. - Ты чего это? Ты...
Пошел рядом, настраивая себя на сердитый разговор и ожидая, как будет оправдываться Мирон. Но тот, сжав плотно губы, молчал. И вдруг Андрею показалось, что он по ошибке окликнул совсем незнакомого, чужого ему человека, только одетого в новый костюм брата. Однако и костюм уже был изрядно помят, испачкан и не выделял крутые, широкие плечи Мирона, свисал с них, как у огородного пугала, вчера сделанного Андреем вместе с матерью из побитого молью отцовского пальто.
- Тебя били? Ты с кем-то дрался? - уже участливо спросил Андрей. Почему ты не ночевал дома?
Мирон не отвечал. Лишь пустыми глазами посмотрел на него, и Андрею сделалось не по себе. Далекий какой-то взгляд у Мирона. Он видит сейчас только то, чего никто другой не видит.
