— Идём, Буран, разомни старые кости… Вот тебе, малец, надёжный иноходец. Не разнесёт, мимо двора не провезёт.
Буран прижался к забору: дескать, садись, Вовка.
— Кличка у коняги лихая, — заметил Володя. — Буран, а сам едва ходит.
— Первый бегун был, — сказал конюх. — Как-то побывал зиму на лесоповале и вернулся тихим. Уж какой год задумчивый. В жизни коней тоже бывают лихие переломы. — Илюха кинул дырявую фуфайку на спину Бурана, подсадил Володю, спросил: — Да ездил ли верхом-то?
— На пони в парке, ещё на игрушечном.
— Что же батька томит тебя в городе? Эвон как наши сорванцы гарцуют. Поезжайте к реке, да не гоните.
Какое там «не гоните»! Кони едва сдерживали шаг, теснили с дороги друг друга, тайком покусывали. Оглядываясь на конюха, мальчишки тянули поводья, тпрукали. А сами от великой страсти к полёту колотили пятками коней. За углом они последний раз оглянулись, гикнули — кони понесли.
Умчалась Егоза — молодая кобылица, — бросила своего жеребёнка. Он немного пробежал во весь дух и, вереща, повернул было на конюшню. Встретив Бурана, успокоился. Заиграл волнистым хвостом.
Когда мальчишки промчались, Володя ещё колотил ногами коня, дёргал повод. Конь шагал размашисто, прядал ушами и как бы думал: «Никуда не ринусь. Всё моё в прошлом, былого уже не догнать. А ты, Вовка, колотишь меня пятками, но сам уцепился за гриву. Значит, первый раз верхом. И твоё будущее только началось».
Гулко топали широкие копыта, поцокивали точёные ножки жеребёнка.
Бабушка с узелком и граблями, поджидая внука у калитки, заглядывала в почтовый умывальник. Она тоже собралась на покос: в колхозе объявили субботник.
— Стою и думаю: какой-то инвалид едет, — сказала. — Ребятишки давно пролетели, а ты всё едешь. — В голосе её досада. — Скакуна на славу услужил тебе Илюха.
— Буран хороший.
— Как же, хорош! Ему лет сто будет! — Так уж не хотелось бабушке видеть внука на старом коне. Вот промчись сломя голову, она бы ругнула вдогонку. Коня, мол, запалишь, шальной, убьёшься, но в душе гордилась бы Володей. Не любит бабка тихой езды. Она же амурская казачка.
Бабка сбегала в избу за верёвкой.
— Я тебе стремена сварганю, тогда лихо поскачешь.
Поверх фуфайки она перекинула верёвку, с обеих сторон навязала петель. Засунула в них ноги Володи.
— Ну-ка, я погляжу, в кого ты на коне. Дед твой в седле боевой орден выслужил.
Она выдернула из плетня хворостину и ожгла Бурана. Он мотнул головой и неуклюже затрусил.
— Гриву-то отпусти, грива никуда не денется!.. Не в деда Светунец, не в деда, — пожалела бабушка.
2
Жур облит солнцем, на кустах блеск росы. Мальчишки раздевались, одежду бросали в лодку. Готовились плыть с конями.
Шурик собрался первым, стал важным. Ведь он впереди всех поплывёт. Ему будут завидовать мальчишки, нахваливать взрослые. Не каждый решится плыть первым.
Егоза, как на цыпочках, подошла к воде. Поджарая, с подрезанной чёрной гривой, с подрезанным хвостом. Егоза пила нехотя, цедила сквозь зубы долго, словно что-то обдумывала. Шурик сидел верхом князем. Но вот Егоза напилась, позвенела капелью и удилами да как махнёт от реки.
— Куда, тпруу! — закричал Шурик, валясь назад, и потянул повод на себя.
Егоза боком уходила от берега — сучила длинными ногами, куролесила хвостом.
— Ну-ка пошла!.. — Мужчина со свистом охаживал её тальниковым удилищем.
Лошадь брыкалась, выкатывая дикие глазищи.
Посмотрел на пляшущую Егозу Буран и спокойно забрёл в реку.
— Стой! Куда ты? — испугался Володя. Он ещё не разделся, и жутко ему плыть первым, первый раз в жизни с конём.
Володя оглянулся на берег. Колхозники, занимаясь Егозой, его не замечали. Мальчику хотелось закричать и сползти с коня, пока не поздно. Жур широк и глубок, не сравнить с Кривушкой, в которой мальчик ловил руками карасей. И всё-таки не закричал, не бросил коня Володя.
Конь брёл себе в глубину. Но Володе казалось, что он стоит на месте, а вода рвётся снизу — бурлит, клокочет. Затопила ноги, хлещет на колени… Володя почувствовал: копыта не достают землю. Буран, вытянув шею, губами касался воды, часто и громко фыркал.
— Слезь, слезь! — закричали с берега.