Проснулся он от того, что что-то больно уперлось в спину. Он повернулся, не открывая глаз и не услышал скрипа кроватной сетки. Дурдом, - подумал он и открыл глаза. Что случилось с потолком? Почему он стал голубым? Да это же не потолок, это небо! Гоша рывком сел, огляделся. Он сидел на вытоптанной им полянке среди травы. Рядом лежал вещьмешок, на плечах висел пиджак с пистолетами.
- Дурдом, - сказал он и посмотрел на часы. Восемь.
Холодно и мокро - ночью выпала роса. Надо бы позавтракать, но слишком холодно. Он закинул вещьмешок за спину, вышел на дорогу. Постоял, покачал головой и побежал, чтобы согреться. Пистолеты противно колотили по груди. Разогрелся, теперь можно и позавтракать. Он сел на обочине, развязал мешок, достал помидоры, хлеб, воду. Здоровый образ жизни - подумал он, свежий воздух, ночевка под открытым небом, овощная диета, утренняя пробежка...
Однако, это странно - ведь сеанс же закончился. Или ему это приснилось? Ну как же - он разговаривал с Ермаковым, потом вышел из института и попал под дождь, пришел домой, лег в постель, уснул и проснулся здесь. Он спит, что ли? Или тогда спал? Дурдом. Он глотнул ледяной воды из фляги, собрал мешок и двинулся дальше. Через час что-то показалось вдали, какой-то высокий забор, за ним - деревянные крыши, остроконечная часовня. Монастырь. Больше похоже на скит. Раскольники там живут, что ли? Староверы, крестящиеся двумя перстами? Ну-ну. Посмотрим.
Солнце поднималось все выше, становилось жарко. Гоша замедлил шаги, снял пиджак, сунул пистолеты за пояс, прикрыл рубахой. До монастыря еще далеко, часа два идти, не меньше.
Гоша угадал. Ровно через два часа он приблизился к скиту. Забор из почерневших от времени бревен в два человеческих роста, кондовый такой забор, выстроенный основательными мужиками, не монахини же таскали эти бревна. Дорога упиралась в массивные бревенчатые ворота, наглухо закрытые. Женская обитель. Примут ли здесь мужчину - вот вопрос. Гоша постучал кулаком. Звук получился слабым. Он сунул было руку за пистолетом, чтобы постучать рукояткой, но передумал, стукнул несколько раз ногой. Его услышали, на высоте груди открылось маленькое оконце, в нем показалась старушечья голова, туго стянутая черным платком.
- Чего надоть? - осведомилась голова, шамкая беззубым ртом.
Гоша постарался, чтобы голос звучал солидно, сказал:
- Мне необходимо повидать мать настоятельницу.
Старушка молчала, жуя губами и смотрела неприязненно. Гоша нетерпеливо потоптался, открыл было рот...
- Мать игуменья заняты, - сказала привратница.
- Я подожду, - согласился Гоша.
- Ну обожди, - ответила старушка и закрыла оконце.
Гоша сел, привалился спиной к воротам и закрыл глаза. Минут через двадцать он начал проявлять нетерпение, встал, принялся ходить перед воротами. Через полчаса снова постучал.
- Чего надоть? - спросила привратница.
- Я... э... Позовите мать игуменью. Я ведь жду.
- А, это ты, - вспомнила привратница. - Ждешь. Ну жди, жди.
И она закрыла окошко.
- Эй, - слабо позвал Гоша, поняв, что так можно прождать целый день и ничего не дождаться. Однако он исправно просидел еще полчаса, и его разобрала злость. Он достал из мешка связку динамита, подошел к воротам и с остервенением заколотил каблуком.
- Чего надоть? - в третий раз спросила привратница.
Гоша побагровел и сказал, тыкая ей в лицо связку:
- Знаешь, что это такое, божий одуванчик? Это динамит. Знаешь, что такое динамит? Вижу, знаешь. Так вот, если через пять минут я не увижу мать игуменью, я взорву ваш чертов забор к чертовой матери.
На лице привратницы мелькнул испуг, но не от угрозы, а от Гошиного чертыхания. Она перекрестилась. И тут послышался голос:
- Сестра Варвара, кто там?
- Да вот, мать игуменья, добрый молодец. Вас видеть хочут, оченно ругаются.
В окошке показалось лицо игуменьи, и Гоша застыл. Лицо было очень знакомое, но старое, покрытое морщинами, постное, с безжизненными глазами. Это мать Арины, что ли? Игуменья долго разглядывала Гошу, и выражение на ее лице не менялось. Молчание длилось долго. Наконец игуменья сказала:
