тилъ на полусвт фонаря ихъ блыя юбки изъ-подъ поднятаго платья и новые башмаки, особенно осторожно ступавшіе по глянцовитымъ мокрымъ камнямъ улицы. Пройдя еще немного, мн встртился, солдатъ писарь въ новой фуражк и шинели, съ женой, шумящей юбками. Такъ и пахнуло на меня праздникомъ отъ этаго звука, и особенно вида шолковаго платка на голов и другаго краснаго новаго носоваго платка въ рук, которой она равномрно раскачивала.
– Вотъ что зонтикъ не взяли, Михаилъ Ефремовичъ, – сказала она.
Еще подальше встртились мн два чиновника въ шляпахъ и съ зонтикомъ, потомъ старикъ с палочкой. Дв дамы съ дтьми. Нсколько дрожекъ протащилось, ныряя въ водяныхъ рытвинахъ, дв кареты, треща рессорами и блестя фонарями, прохали по улиц. Дворникъ безъ шапки вышелъ съ плошками къ столбамъ тротуара. У Никитскаго монастыря>3 прижался по стн и на ступеняхъ народъ въ праздничныхъ одеждахъ, нищихъ попадалось много, но они не просили милостыни. Такъ и вяло отъ всего готовящейся, собирающейся народной радостью. – Я прошелъ монастырь, повернулъ по глянцовитому тротуару Александр[овскаго] сада, все тже торопливые радостные групы встрчались мн; и вдругъ старое забытое чувство праздника живо воскресло во мн, мн стало завидно этимъ людямъ, стало стыдно, что я въ шапк, въ старомъ сертук иду спать, какъ этотъ мужикъ, везущій бочку, безъ участья въ общей радости. – Не отдавая себ отчета зачмъ, я повернулъ подъ ворота въ Кремль и, отставая и перегоняя толпы народныя, а иногда бдныхъ мужиковъ, странниковъ, монаховъ, пшеходовъ, вошелъ мимо гауп[т]вахты на Кремлевскую площадь. И солдаты на мокрой платформ имли парадный необычайный видъ. —
–
