– Вы думаете, наверное, что больше ничего не будет? Вот и не угадали: самое интересное начнется после перекура.
– Кино покажут, – подсказал мужской голос за спиной Карла.
– Кина не будет, – улыбнулась Таисия Николаевна тому, кто за спиной, и продолжала, уже обращаясь к Карлу: – А читка будет интересной, я вам ручаюсь.
Она повернулась к седой женщине, которая нерешительно маячила поблизости, потом снова к нему:
– Я хочу вас познакомить. Это Ксения, талантливейший прозаик и по совместительству мать моей лучшей подруги; а это начинающий сценарист; знакомьтесь, Ксения…
Карлушка назвал свое имя, получив в обмен мягкую плоскую ладонь талантливейшего прозаика, и почувствовал себя совсем неловко.
– Ну что ты, Таинька, – переминалась с ноги на ногу Ксения, – молодой человек бог знает что подумает…
– А я обеими руками подпишусь под своими словами! – горячо заговорила машинистка. – И не только я так думаю, поверьте мне.
Однако сказать, кто еще разделяет ее мнение, машинистка не успела, потому что раздался знакомый уже звон колокольчика, и все поспешили на свои места.
– Продолжим, товарищи, – бодро заговорил председательствующий. Таисия успела шепнуть Карлушке его фамилию: не то Брусков, не то Барсуков, – и сообщила, что не кто иной как он редактирует журнал, «где могут опубликовать ваш сценарий».
Барсуков-Брусков продолжал:
– Поскольку поэты у нас в меньшинстве, начнем с поэзии. Должен сказать, товарищи, что в редакционном портфеле представлено немало поэтических опытов, но журнал у нас молодой, а поэтому хотелось бы порадовать читателя чем-то по-настоящему новым, а не перепевами старых мотивов.
Он наклонился к женщине с брошью:
– Кто из поэтов у нас сегодня в списке?
Женщина зашелестела страницами блокнота, но из второго ряда уже вышел молодой человек и приблизился к столу.
На вид поэту было не больше двадцати лет. Он носил нарядное имя Аркадий и шерстяной свитер с растянутым воротником, похожим на воронку. Из воронки выглядывала тонкая шея, на которой сидела круглая русоволосая голова с насупленным лицом. Читая, Аркадий смотрел поверх голов и часто проводил ладонью по волосам.
Стихи были написаны о девушке «в грохочущих ночах», причем девушке всюду сопутствовал какой-то платок. О самой девушке говорилось мало, зато часто, как припев в песне, упоминался
Тот драдедамовый платок,
Сползающий с плеча,
Когда, как трепетный росток
Средь груды кирпича…
Непонятное слово повторялось снова и снова, и казалось, что за окном по мостовой волокут что-то железное.
Аркадий читал еще какую-то поэму, но Карлушка не мог сосредоточиться, твердо решив донести темное драдедамовое слово до библиотеки и проверить по энциклопедии.
Потом выступала девушка, сидевшая впереди него, и прочитала рассказ о другой девушке, которая часто приходила на берег моря и смотрела вдаль – ждала, когда из дальнего плавания вернется корабль с ее возлюбленным. На том же берегу часто появлялся молодой парень – он никого не ждал, потому что его невеста-рыбачка погибла в море во время бури. Молодые люди начинают здороваться друг с другом – сначала кивком, потом улыбкой; перебрасываются ничего не значащими фразами, и Карл уже давно сообразил, что девушкин жених явно припозднился с возвращением. В отличие от него герои долго не понимают, как много между ними общего, а светленькая девушка, поминутно заводя прядки волос за уши, словно надевая несуществующие очки, продолжает рассказывать, как их беседы становятся все длиннее и интересней, и в один из вечеров девушка вдруг тихо говорит:
– Какой вы противный!
Это звучит так неожиданно, что Карл вздрагивает и открывает глаза, а Таисия Николаевна повторяет шепотом:
– Какой противный, проснитесь сейчас же!
Стыд прошибает его до горячей испарины. К счастью, Таисия Николаевна ничего больше не успела сказать, а заторопилась к столу.
Рассказ назывался «Вдохновение». В нем описывался больной ребенок – непонятно было, мальчик это или девочка, – и как мать не может отойти от его кроватки, чтобы дописать начатый рассказ (сразу вспомнилась детская железная кровать у нее в квартире). В недописанном рассказе «слышалось биение жизни», но закончить его никак не получается: ребенок мечется в жару (Карлушка был уверен, что такое случается только в классической литературе), а письменный стол, который совсем рядом, недосягаем…
