Она отвернулась к стене, чтобы прогнать назойливые узоры, но они все равно стояли перед глазами, точно отпечатались навсегда. Пыталась думать о чем-то другом, но все заслонила почтальонша с раздутой сумкой – как только ноги выдерживают этакую тяжесть? – ее сменил листок с напечатанным текстом. Всего-то несколько строчек понадобилось, чтобы Настина приветливость обернулась ненавистью, несколько строчек… Орхидея может погибнуть от пятиминутного сквозняка, розы не проживут и дня в одной вазе с гвоздиками. Нужно совсем не много, чтобы выявить совместимость – людей или растений, не имеет значения.
Фонарь во дворе погас, размылись и потускнели докучные узоры, зато стала кружиться голова. Потолок легко двинулся и поплыл вокруг темной лампы. Эта карусель вначале убаюкивала, и Лариса с благодарностью закрыла глаза. Сон, однако, не шел, хотя день в оранжерее был трудным и она «уработалась», по выражению Анны Яновны. Послезавтра воскресенье – надо съездить к родителям, давно не была; пусть Настя похозяйничает одна, тоже полезно.
Герман, прошептала она. Даже не прошептала – беззвучно шевельнула губами, и он возник откуда-то из кружащегося вместе с потолком окна, просто раздвинул занавески и вошел. Лариса прикрыла глаза, чтобы не исчез, помедлил…
Герман улыбался. Он вовсе не собирался исчезать. Протянул руку: едем, корабль ждет!
Корабль? Я боюсь качки, Герман.
Не бойся, на море совсем не качает. Помнишь, мы собирались посмотреть Европу?
Еще бы ей не помнить! Наизусть выучила маршрут: Дания – Германия – Голландия – Бельгия – Франция; названия чужих городов укладывались в памяти диковинной башенкой, одно на другое, и четырехлетний Карлушка повторял незнакомые слова. Это в сороковом было, Герман заказал билеты, а потом все порушилось, кроме причудливой башенки из названий городов, в которых никогда уже не суждено побывать.
Пора, торопил Герман.
Они ступили на корабль. Палубу качало, но Герман крепко обхватил ее за плечи и держал. Он улыбался, и Лариса тоже улыбнулась.
Далеко плыть, Герман?
Разве это важно?
Нет, совсем не важно. Там что-то капает, насторожилась она; откуда?
Это кран на кухне; забыла? Так и не починили.
Да, неудобно получилось, ведь немка была в гостях. С Настиной матерью.
Так что, у немцев краны никогда не капают? Смотри, мы отплываем!
Берег удалялся. Как же она не заметила?
Лариса повернулась, но Германа рядом не было.
Герман!..
Я здесь. Посмотри на берег!
Герман стоял на берегу, махал ей рукой и улыбался.
Качало все сильней, а берег удалялся медленно и неотвратимо. Главное – не открывать глаза, потому что с открытыми глазами трудно переносить качку. Хоть бы кран перестал капать – чем больше воды, тем сильнее кружится голова…
В горисполком Настя не собиралась. Во время завтрака объяснила, что после школы у нее сегодня встреча с научным руководителем, вернется поздно. Чмокнула Карлушку – он брился в ванной, улыбнулась свекрови – и ямочка у нее на щеке тоже улыбнулась, схватила портфель – и за дверь.
Не только девчонки на факультете завидовали Настиному портфелю – учителя поглядывали с интересом. Портфельчик – класс, Лизин подарок. Никаких дурацких языкастых замков – сплошные «молнии», внутри несколько отделений и уйма кармашков, в том числе длинные узкие пазы для карандашей и ручек, прямо как у грузин на черкесках. Любимая китайская ручка уютно проскользнула в один из «газырей».
Вчера она тоже взяла портфель и ушла, будто бы в библиотеку, хотя ни в какую библиотеку не собиралась, а позвонила из автомата Зинке и через полчаса была у нее.
Зинка нашла-таки квартиру, и не просто квартиру, а с настоящим камином. Сверху, на каминной полке лежали первые два тома Голсуорси. Сама квартирка была крохотной («миниатюрная», говорила Зинка) и находилась на первом этаже громадного неприветливого дома. Окна выходили во двор, и вид из них стоил, по Зинкиному хвастливому замечанию, «отдельных денег».
Во дворе был фонтан – настоящий, как и мраморный камин в комнате, только в отличие от камина, который можно было растопить, фонтан давно вышел из строя. Мраморная чаша в нескольких местах треснула, края были щербатые, как у старой тарелки, зато в центре красовалась бронзовая скульптура: женщина с длинными распущенными волосами и прильнувший к ее коленям пухлый малыш. Бронза потемнела от времени и покрылась изумрудным налетом. Осенью в навеки иссохшем фонтане валялись сухие листья и окурки; сейчас все покрыл февральский снег.
