«Что я буду делать летом?..» – размышлял Кеннет. Скоропридется это решать. До конца сезона остается немногим больше месяца, и тогда общество разъедется и Лондон опустеет. Мир открыт перед ним – путешествуй, развлекайся. Мысль эта забавляла его. Но во всем мире было одно-единственное место, куда он хотел бы, но не мог поехать, – тихое побережье, которое ни у кого не вызывало интереса. Разве что короткие реплики восхищения красотами тамошней природы.
И видение этих мест преследовало его днем и ночью…
Уоткинс сообщал, что она поправилась. Сама она ему не писала. Но ведь он тоже не писал ей.
" – Неделю назад вы сказали, что хотели бы никогда больше не видеть меня. Вы и теперь этого хотите?
– Да, хочу".
Нэт с Иденом над чем-то смеялись.
– Весьма трудно представить себе Рекса, занятого устройством детской, – хохотнул мистер Гаскон. – Но у него был страшно самодовольный вид, когда он объяснял, что Брайтон не самое подходящее место для здоровья леди Роули и что он отвезет ее домой в конце июня. Яснее выразиться невозможно.
– Нам грозит серьезная опасность пополнить унылое племя заурядных мужей, Нэт, – со вздохом сказал лорд Пелем. – Двое из четверых! Неужели только нам с вами предстоит отстаивать свою свободу, которая так радовала нас всех еще менее года назад? А наши друзья, увы, будут заняты исключительно увеличением населения и такой почетной, хотя и скучной задачей, как обеспечение себя наследниками?
– Значит, ты уже решил, что у обоих будут мальчики? – спросил мистер Гаскон. – Кен, что…
Но Кеннет пустил лошадь галопом, ничего не сказав в ответ.
* * *
Все объяснилось к исходу того же дня. Мистер Гаскон и граф Хэверфорд возвращались с бала в одной карете – их друг сопровождал тетку и кузину. Подороге домой друзья решили, что на сегодняшний вечер развлечений с них достаточно, и мистер Гаскон принял приглашение графа Хэверфорда завернуть в его особняк на Гросвенор-сквер, немного выпить и поболтать, а уж потом вернуться домой.
– Мисс Уилкокс и впрямь ради вас забывает о приличиях, – начал мистер Гаскон, усаживаясь в кресло с бокалом вина в руке. – Она три раза танцевала с вами. Я не ошибаюсь, она пригласила вас в третий раз сама?
– Что делать, если я так неотразим! – отшутился Кеннет.
– Она явно хочет спать с вами, – сказал мистер Гаскон, – только общеизвестно, Кен, что вы не будете первым. Однако не забывайте: как она ни распущенна, все же она леди, женщина света. Можно попасть в неловкое положение.
– Да, маменька! – Кеннет поднял свой бокал, бровь его поползла вверх.
– Это неразумно, друг мой.
– Но ведь меня нельзя поймать в брачные силки, не так ли?
Мистер Гаскон откинулся на спинку стула и задумчиво посмотрел на друга.
– С этим очень трудно примириться, Кен, – начал он. – В эти два месяца ты был самым веселым гулякой в Лондоне. Рядом с тобой мы с Иденом выглядели и чувствовали себя просто чем-то вроде парочки старых дев. Ты же походил на бочонок с порохом, которому не хватает только искры, чтобы разлететься на мелкие кусочки. Мы беспокоимся за тебя, Кен. И Рекс тоже. Он говорит, что внезапный и трудный брак нельзя превратить в нечто приличное, если не держать свою молодую жену подле себя.
– Рексу, черт возьми, лучше заниматься своими собственными делами. Да и вам с Иденом тоже.
– Она что, так… так невыносима? – спросил мистер Гаскон.
Кеннет наклонился и со стуком поставил пустой бокал перед собой на столик.
– Оставим это, Нэт. Моя жена не предмет для обсуждений.
Друг покрутил бокал в руках, заглянул в него.
– Значит, твой сын или дочь будут расти, не зная отца?
Кеннет снова откинулся на спинку кресла и медленно вздохнул.
– Ты всегда был… необузданным человеком, – продолжал мистер Гаскон. – Все мы такие. Но никогда мы не были безответственными. Мне всегда казалось, что в основе своей мы люди порядочные и что когда придет время остепениться… – Но тут он поднял глаза и осекся.
Кеннет вцепился в ручки кресла побелевшими пальцами. Глаза его были закрыты.
– Ребенка не будет, Нэт, – сказал он. – Мы потеряли наше дитя в ночь после свадьбы.
Почему он сказал «мы»? Это ведь только ее потеря. И это не был ребенок в полном смысле слова. Но вдруг он понял, чем объясняется молчание Нэта. Он, Кеннет, плакал.
