Он ждал не ее. Кресси расстроилась. Надеялся, приедет Элоиза. Вернется к нему.
– Лилии и гвоздики, корзина с фруктами... – Мне кажется, я знаю от кого все это, – Джеймс Филдинг нежно улыбнулся. – Точно знаю. Жаль только, от нее нет записочки. Может, Элоиза чувствует себя виноватой?..
Крессиде хотелось закричать, что это невозможно, но она изобразила улыбку и присела на край кровати.
– Может...
Он теребил пальцами простыню и с мольбой смотрел на дочь.
– Она пробовала связаться с тобой? Звонила? Оставляла сообщения?
Девушка покачала головой.
– Увы, папа. Неужели ты думаешь, я не сказала бы тебе?
– Не знаю, – с раздражением произнес он. – Ведь вы никогда не любили друг друга.
– Забудем про это, – она накрыла его руку своей. – Главное сейчас – твое здоровье.
– Доктор говорит, я скоро поеду домой. Но он считает, что за мной должна круглосуточно ухаживать сиделка. Думает, Берри одна не справится. – Джеймс нахмурился. – Сколько нужно денег на все! И куда возвращаться из больницы? В чужой дом?
Кресси мягко произнесла:
– Не беспокойся, папа. Я все уладила с твоими кредиторами. Особняк никто не тронет.
Он кивнул.
– Как хорошо. И Элоиза, наверно, довольна. Знаешь, ее роман с Алеком Каравасом... Ерунда. Ну увлеклась мужчиной помоложе, ничего страшного...
Кресси открыла рот от изумления. На мгновение кровь прилила к ее вискам, и девушка почувствовала себя плохо.
Неужели он думает лишь об Элоизе? Как угодить жене-пустышке, которая жестоко обманывала его, постоянно вытягивала деньги? Неужели он не понимает, что Элоиза – аферистка, которую вот-вот арестует полиция? Ведь эта дама наравне с Алеком участвовала в мошенничестве.
Кресси ожидала, что отец замучает ее вопросами о переговорах с кредиторами, но это его совершенно не интересовало. Он принял мифический успех дочери, как должное.
Точно так же оценивал и натянутые отношения между ней и мачехой. Подобное, мол, сплошь и рядом.
У Крессиды заболело сердце.
Он никогда не узнает, какую цену ей пришлось заплатить за решение семейных проблем...
Я испортила себе жизнь, чтобы помочь ему, негодовала в душе Кресси. Но отцу нет до этого никакого дела! Его будоражит лишь страсть к Элоизе. О другом и думать не хочет.
Она встала.
– Мне... лучше уйти. Я обещала медсестрам, что не буду утомлять тебя.
– Хорошо, хорошо, – он откинулся на подушки и потянулся за наушниками для радио.
Кресси сделала глубокий вдох.
– Но я должна предупредить тебя, что мне нужно уехать за границу. Очень скоро. Командировка может продлиться несколько месяцев.
– Ну что ж, отличные новости, – Джеймс Филдинг улыбнулся. – Твоя карьера складывается удачно, верно? Я знаю, ты этого заслуживаешь.
Она тихо произнесла:
– Но стоит ли мне уезжать? Оставлять тебя одного?
– Не волнуйся, дорогая. Все будет в порядке. К тому же, у тебя своя жизнь, а у меня своя. Мы не должны зависеть друг от друга. И я не хотел бы, чтобы ты постоянно нянчилась со мной...
– Да, – согласилась она, – возможно, ты и прав. Увидимся завтра.
Девушка бесшумно прикрыла за собой дверь. В коридоре она остановилась и прижалась к стене. Ее ноги дрожали так сильно, что она боялась упасть. Кресси закрыла глаза, но одинокая слезинка все равно вырвалась наружу и побежала по щеке. В отчаянии Крессида прошептала:
– О, папа...
– Мисс Филдинг? С вами все в порядке? – взволнованный голос медсестры ворвался в ее горькие мысли.
Кресси резко выпрямилась.
– Да, да, все в порядке, – она изобразила бодрую улыбку. – Просто слегка переволновалась...
– Неудивительно. Кстати, хотела вам сказать... – медсестра порылась в кармане белоснежного халата. – Выяснилось, кто прислал цветы и фрукты вашему отцу. Визитную карточку с именем дарителя нашли в регистратуре. Видимо, она отцепилась, когда их несли, – девушка ослепительно улыбнулась. – Тайна раскрыта! – Она понизила голос и многозначительно добавила: – Ваш папа думает – все дары от миссис Филдинг. Увы, он ошибается.
Кресси протянула руку.
– Можно мне взглянуть?
То, что она увидела, совсем не удивило ее.
Драко Вианнис.
Она сжала карточку в ладони, чувствуя, как ее острые края врезаются в нежную кожу. Она хотела почувствовать боль. Хотела, чтобы та боль, которая раздирала ее на части изнутри, вырвалась наружу.
