Дан замер у двери, глядя на нее во все глаза. Он был поражен ее красотой и внешним сходством с отцом — это оказалось для него неожиданностью.
Служанка замешкалась на пороге, бросая удивленный взгляд то на одну, то на другого и дивясь их сходству.
Коринна заносчиво вздернула подбородок и посмотрела на Дана, словно от того можно было ждать любой угрозы. Так они стояли, глядя друг на друга и онемев от удивления. Наконец девушка заговорила.
— Вы хотели видеть Лизу? — высокомерно спросила она. — Она еще не вставала. И я не собираюсь ее будить.
— О нет, конечно, не надо, — очнулся Дан, вспомнив о вежливости. — Прошу меня извинить!
Девушка свысока оглядела его:
— В любом случае — кто вы такой и что вам здесь надо?
Дан обезоруживающе улыбнулся ей.
— Я бы тоже мог спросить, кто вы. Впрочем, — добавил он с доброй усмешкой, — ваши волосы и глаза и так мне все объяснили. Вы — дочь своего отца и... моего тоже!
Коринна вскрикнула и часто-часто заморгала ресницами, будто не могла вынести доброго и радостного выражения, появившегося на лице у молодого человека при этих словах, но тут же взяла себя в руки, скрывая чувство, нараставшее у нее в груди.
— Зачем вы приехали? — нагло спросила она. — Что вам нужно от моей матери?
— Мне нужно ей кое-что сказать. Она ведь и моя мать.
Девушка снова издала невнятный звук.
— Сказать? И что же?
— Ну, я скажу это лично ей. — Лицо Дана вдруг омрачилось и стало очень серьезным. Он сразу сделался старше.
Девушка жадно вглядывалась в него, изнемогая от любопытства.
— А что, если я не позволю вам ее увидеть? Она не выйдет к вам, пока не узнает, для чего вы приехали. Я вообще сомневаюсь, что она захочет вас видеть, когда услышит, кто вы такой. Что дает вам право рассчитывать на ее внимание?
— Я приехал сказать ей то, — сурово промолвил Дан, — что просил передать отец. И ваш отец, кстати сказать! Это очень важно!
— Откуда мне знать?
— Вы ведь и сами это прекрасно понимаете. — Дан строго посмотрел в ее огромные серые глаза, и действию этого прямого взгляда она не могла сопротивляться.
— Насколько мне известно, было специально обговорено, что он никогда, никогда в жизни не будет пытаться связаться с матерью.
— Верно, но смерть освободила его от этого обещания. Мой отец умер. Это была его последняя, предсмертная просьба — он просил меня приехать к вам и поговорить с ней. Теперь вы понимаете, почему должны сказать ей, что я здесь?
За спиной у Дана вдруг бесшумно поднялась толстая портьера и кто-то вошел. В комнате сразу воцарилась звенящая тишина. Потом послышался голос — резкий, наглый, грубый, широко открытые глаза девушки были устремлены за плечо Дана.
— Что здесь происходит, Коринна? — От звука этого голоса Дан вздрогнул. — Кто этот нахал и почему ты позволяешь себе обсуждать меня с ним?
Дан обернулся и оказался лицом к лицу с обладательницей голоса.
Перед ним стояла невысокая, хрупкого сложения женщина с яркой, броской внешностью, передавшейся и дочери. Но в матери все казалось ложным и неискренним, а девушка была более непосредственной. Дан понял это с первого взгляда, и все, что копилось у него в душе долгие годы, неудержимо хлынуло наружу. Неужели это его мать? Как мог отец, необыкновенный человек, полюбить такую женщину?
О да, она была красавица! Никто не стал бы это отрицать. Но красота ее была лишена души и подобна раскрашенной картинке, за которой ничего не стоит. И его отец, насколько мог судить Дан, должен был распознать это сразу же. Впрочем, он вспомнил, что отец был очень молод, он встретил эту женщину в девятнадцать. Он сразу влюбился и завоевал сердце своей безжалостной возлюбленной. Только с годами, после многих скорбей и разочарований, он приобрел ту проницательность и знание людей, которые могли бы в свое время спасти его от жестокой ошибки.
И внезапно все в мгновенном озарении открылось перед Даном — и подлинная натура матери, и роковая ошибка отца, и оправдание этой ошибки, за которую он расплатился всей жизнью, — так, словно Дан всегда это знал, но только сейчас понял с отчетливой ясностью. Это был ответ на вопросы, мучившие его с детства. Почему Господь попустил такому прекрасному человеку совершить столь ужасную ошибку? Но это было все равно, что спросить: «А почему Господь позволил Адаму и Еве съесть запретный плод?» И только сейчас он получил ответ: Господь таким образом воспитал в отце мудрость, душевную тонкость и нежность. Это был ответ на вопрос: «Зачем нужна боль?» В его голове, как луч солнца, вспыхнула строчка из старинного гимна, который так любил петь отец:
