Николай Краев ушел в глубокое подполье и постарался сделать все, чтобы о нем забыли. Ему понадобилось полгода, чтобы кое-как подавить в себе желание залезть в ванну и вскрыть вены. И теперь он валялся на диване и читал книжки. Проедал деньги, заработанные за последние три года. Денег пока хватало.
* * *
— Я разочаровался, — сказал Краев. — Не хочу разочаровываться еще раз. Не хочу разочаровываться в тебе, Илья.
— Ты знаешь меня, Николай. — Жуков положил руку на плечо Краева, сдавил его сильными пальцами. Он был серьезен, как никогда. — Ты знаешь, что я не предам… Ты знаешь. Мы должны сделать это. Вместе.
— Ты не представляешь, куда лезешь! Тебя никогда не били по-настоящему. Ты везунчик, Жуков. Тебе всегда везло. И ты думаешь, что тебе будет везти всегда?…
— Меня не били? — Давила криво, зло усмехнулся. — Смотри!
Он с треском дернул рубашку вверх, и Краев увидел грубый шрам. Шрам пересекал живот Давилы наискось — сверху донизу. Стягивал толстую кожу уродливым багровым рубцом.
— Я полз двадцать минут по земле до ближайшего дома, — сказал Давила. — От того места, где меня пырнули ножом. Я заправлял свои кишки обратно рукой, потому что боялся получить инфекцию. Ты представляешь — я должен был подохнуть сразу! Они были в этом уверены. А я полз и думал об инфекции. Идиот, правда? Нашел о чем думать. Только они не рассчитали. Давила очень живучий. Живучий…
— Кто тебя? — Краев побледнел.
— Было кому… Ты думаешь, я просто так бросил свою избирательную кампанию и ушел в тень? Многим я тогда яйца оттоптал. Они пытались со мной договориться. Но потом поняли, что не удастся…
— Илья… — Краев мотал головой, пытался собраться с мыслями. — Мало тебе досталось? Прости… Ты же умный человек. Ты должен понимать. Это же гора! Вот что ты пытаешься сделать — сдвинуть гору. Маленький человек не может сдвинуть огромную гору. Он может расшатать пару камней из основания, даже выдернуть их. Только его задавит. Неминуемо задавит осыпавшейся лавиной. Я видел людей, которые пытались сделать это. Я сам был таким. Я успел увернуться. Как видишь, жив. Только… Только я больше не хочу туда лезть.
Может быть, я — маленький человек. — Давила заправлял рубаху обратно под ремень. — И ты — маленький. Но только я не один. Есть силы… Определенные силы в нашей стране, которые хотят развалить эту гору и построить нормальное, не уродливое общество. А еще есть знание. Знание, которое делает каждого человека равнозначным тысячам.
— Знание… — Краев горько усмехнулся. — Деньги — вот что решает все. Те самые зелененькие доллары, которые ты так не любишь. Годовой бюджет России равен половине бюджета города Нью-Йорка! Ты думаешь, это просто так? Проявление экономического убожества? Ничего подобного! Деньги есть, но они не на поверхности. Это как айсберг. Девять десятых денег страны даже не зеленые — они черные. Это очень удобно. Тому, кто контролирует реальные финансовые потоки, нет проблем быстро выдернуть миллиарды и бросить их в нужном направлении. У тебя есть такая возможность? Нет? Тогда не строй иллюзий.
— Это не иллюзии. Все возможно.
— Ничего не возможно! Это судьба нашей страны. В российской системе тесно срослись преступность, производство, политика, финансы и все, что угодно. Система эта устойчива, несмотря на ее кажущуюся хаотичность. В этой системе, в сущности, заинтересованы все — от королей-банкиров до старушек, которые продают сигареты около магазина. Никто не хочет подохнуть с голоду. Все связано тысячами нитей — сверху донизу. И ты собираешься разрушить эту систему?! И ты говоришь мне, что не питаешь иллюзий?!
— Знаешь, в чем ты не прав? — сверкнул яростно глазами Давила. — В том, что в такой уродливой системе заинтересованы все. Большинство людей приспосабливается к такому уродству только потому, что у них нет другого выбора. Нормального выбора. Отдача от их рабского труда минимальна. Они не живут, а просто существуют. Количество же людей, получающих в такой системе достаточно и сверхдостаточно, не так велико. Их немного, и ты сам это знаешь! Их даже ни к чему сажать в тюрьму. И они далеко не безнадежно тупы. Их только нужно заставить работать на страну.