Семнадцатый день она танцевала танец живота и играла сама с собой в прятки, а потом пела песни из репертуара советской эстрады семидесятых годов.
Весь восемнадцатый день она просто выла.
Девятнадцатый день принес заметные улучшения. Наташа перестала срать где попало и сделала первые робкие попытки убрать квартиру.
В середине двадцатого дня она сказала, что Достоевский ни в чем не виноват и педерасты тоже.
Утром двадцать первого дня она помыла посуду и попросила прощения за негра, окно, книги и монитор.
Завтра должны дать горячую воду.
Время дурачков,
или Последнее говно
Автобус ехал, извините, по проспекту Вернадского. У меня не было правого дела, у проспекта, представьте, правой стороны. Ну и пошли они оба, дело и сторона, в ту щель, куда бы я с удовольствием пошел и сам!
Вернее, правая сторона была, но только на ней ничего не было. Когда-то здесь пытались построить Дом Советов, получился Дворец Дерьма, в итоге все съела не то Лета, не то Река Времен. Что-то будет завтра?
Автобус - совсем потрепанный, постоянно скрипел и дрожал; на нем вполне смотрелись бы фалды. Молодой водитель в кабинете напоминал пролетарскую бабочку-гиганта под стеклом, на тело которой злополучный энтомолог поставил печать полной богооставленности. Да минует нас геморрой, хотелось крикнуть ему по-дружески и сжимать все сильнее и сильнее золотые пролетарские плечи, чтобы он понял наконец, что ни в чем не виноват.
Ко мне прислонился старик, вонючий, но злопамятный.
- Когда я брал город Николаев... - начал он рассказ.
- Зачем? - не понял я.
- Была гражданская война. - Старик по-прежнему вонял.
- Кто с кем? - устало спросил я, все сразу стало ясно. - Армяне с азербайджанцами? Евреи с киргизами? Молдаване с гагаузами?
Старик поправил ширинку, настороженно огляделся по сторонам и шепнул мне: "Красные с белыми..."
- ...л в жопу, - тут же оборвал я его. Не люблю, когда на меня, неподготовленного, обрушивается непроверенная еще информация.
- Никогда, больше никогда, - он серьезно обиделся, снова поправил ширинку, потому что умный человек, знает куда надо идти, куда нет, а я не знаю, вот интересно, что он взял, когда брал город Николаев?
Автобус в очередной раз тряхнуло. Старик повалился на меня, и его запахи вошли мне в душу. Я тут же увидел пыльный захолустный город, грязный красноармейский поток, молоденькую козу у забора, злодея комиссара, его жену после второго аборта, трагическую биографию козы, третьего аборта, допрос на допросе сидит и допросом погоняет; вся эта вакханалия исчезла как дым, как товары для населения, но я уже не понимал, кто более достоин моей жалости угрюмый водитель или бывалый солдат.
Вдруг я увидел дурочку. Как она оказалась в автобусе? Наверное, на остановке вошла, вскоре догадался я и не мог не порадоваться собственной такой быстрой реакции и глубокому знанию жизни.
Известна наша любовь ко всякого рода городским умалишенным, особенно к наиболее безобидному их виду - дурачкам. Объект, любой объект, ему уже ничего не надо, он уже ничего не хочет, на всем он крест поставил, всех он ебал, на взаимность не надеясь, но видит объект дурачка, ползет дурачок, идет дурачок, стоит дурачок, вдруг увидел что-то, по мнению его, дурачка, представляющее определенный интерес, мышку там, травку какую, старую газету или швабру, да все равно что, хоть блядь, обрадуется дурачок и объект обрадуется, потому что, смотреть на дурачка можно и самим видом он совсем никого не пугает, в отличие от маньяка или другого реального объекта; и тогда оттаивают сердца, разглаживаются морщины, разгибаются натруженные спины, молодеет душа, хочется верить во что-нибудь гармоничное от дурачка.
Итак, вообразите, со мной ехала дурочка, смелая девочка - половина пассажиров автобуса были ее врагами. Известна наша ненависть (несмотря на любовь) к дурачкам, особенно - к тихим, из-за их чрезмерной субъективности и грациозности. Дурочка хотела билет пробить, в автобусах и троллейбусах, также трамваях, всё, кончился городской транспорт, есть такие страшные штуки на окнах, куда вставляешь билет, если единого нет, нажимаешь на эту штуку, и она пробивает, чтобы штрафа не платить. Я сам к этим штукам близко подходить боюсь, они мне потому что такую ассоциацию подарили - Испания, старые годы, вовсю инквизиция, мне сейчас будут яички в тисках сжимать за то, что я с маврами на горку к дьяволам ходил; хочется и не расколоться, и потенцию сохранить.
