Тут-то я и познакомился с Петей. Петя, где мне взять суффиксы и падежные окончания, чтобы облизать твое имя? Петечка - так говорят слюнтяи, когда хотят приласкать таких же слюнтяев; Петюшка - так обзывают друг друга в зоне козлы; есть еще Петюнчик - но это для выживших из ума наркоманов. Пусть Петя будет для меня только Петей; дело не в имени, дело в годе.
Стоял сентябрь. Доллар стремительно рос вверх, и было любо-дорого смотреть, как он ебет рубль, засидевшийся в неисправимых девственниках. Казалось, еще немного и от рубля останется только последнее прости, выебет его доллар совсем, выебет и не пожалеет, но у рубля завелись поклонники, и рубль еще пытался, каждый день падая на много позиций, настаивать на своем. Что было, если бы рубль мог говорить? Ведь это был бы не полноценный монолог, а сплошной стон, мучительный и без конца! Прекрасно, что заебанный русский рубль был напрочь лишен дара речи.
Меня позвали на детский день рождения. Есть такой обычай в московских семьях - пить по детскому случаю. Сначала все как бы поздравляют ребенка, суют ему в зубы шоколадку, затем ребенок посылается к черту спать, а взрослые спокойно напиваются. На все притязания ребенка, что вот сегодня, раз праздник-то, можно и подольше не поспать, взрослые суки смеются! Жалко ребенка! А ЮНЕСКО, как всегда, прав - русские дети отвратительны, но русские взрослые еще хуже. Пора давить русских взрослых во имя взрослых детей.
Петя не был сыном хозяев, Петя был соседский мальчик.
Он только что перешел в старшую группу детского сада, поэтому отличался умом, точным глазом и блестящим знанием жизни. Что с тобой, Петя, было до этого, что будет потом - не знаю и знать не хочу, слава Богу, ты мне достался в самый пик своего расцвета.
Так повелось в России, что слишком тонка грань, отличающая педофила от непедофила. Вроде еще вчера тебя интересуют только женщины и лошади, ну еще кони, а сегодня тебе абсолютно все равно, что женщины, что лошади, что кони сегодня тебе нужен только Петя, и ты уже не спишь по ночам, вспоминая, как он грохнулся на пол и порвал новый японский комбинезончик.
Петя мне понравился сразу. Одна потрескавшаяся кожа на носу дорогого стоила плюс невыразимая тоска в глазах от сложности бытия. Худенький был Петя, грациозный - не то что некоторые! К тому же он чем-то неумолимо напоминал знаменитого эпилептика царевича Дмитрия, погибшего совсем молодым. Среагировав на Петю, я тут же поправил ему выбившуюся из-под комбинезона рубашку и отнял у хозяйского сына все подаренные шоколадки - тоже ради Пети. Я рассказывал Пете разные смешные истории, например, о том, как падает русский рубль, и из области культуры. В конце вечера я посадил Петю к себе на колени и потрогал ему живот сквозь комбинезон.
Уже ближайшей ночью мне приснился Петя, и у меня свело яйца любовной судорогой. "Какой член пропадет, - расстроился я, - силен, строен, весел, милым домашним розыгрышам и шуткам также не чужд, - но тут же порадовался за ребенка, - как повезло Пете!"
Жизнь в России - совершенно жуткое испытание. Тем более для нас, молодых начинающих педофилов.
Ведь по отношению к нам, молодым, да еще в придачу и начинающим педофилам, Россия всегда вела себя свиньей. Нас не жаловал царь, от нас отворачивались Сенат и Верховный Совет. Особенно нам доставалось весной - когда начинается круговорот пизды в природе. Но и осенью было не лучше - нас за версту объезжали русские тройки, зимой же нас больше других терзали холод и гололед, а летом комары и разбавленный квас. Словом, мы меньше остальных защищены от всех превратностей русской жизни; именно нас сверх меры кусают гадюки и осы бюрократии.
Но вся эта преамбула не означает, что я не стонал по ночам, когда мне стало казаться, что Петя уже мой! Притом я совершенно не понимал, что такое конкретно "мой" и как держать себя с ребенком. Нам, горячим и неопытным педофилам, все нужно объяснить, все показать...
На первое свидание с Петей я принарядился, более того - я вырядился. Черная кожаная куртка, любимая униформа московской шпаны, палевый спортивный костюм - как к ним шли мои густые брови и слегка подправленные красным карандашом губы! Ухватки педерастов я всегда презирал, но все-таки положение обязывало.
