От напряжения у Виктора Петровича стала капать кровь из носа, как будто он был еще совсем маленький и не филолог.
Вчера Виктор Петрович видел кино. Чудесное кино! Молодая американка, прелестная, как фарфоровое яблочко, само собой - блядь последняя, начинает мстить своим угнетателям, не то мафии, не то инопланетянам и постепенно всех убивает. Особенно хороши были последние кадры, когда волосы на ее пизде развеваются в такт бодрому маршу. Виктор Петрович плакал, когда смотрел финал. Он испытывал давно не посещавшее его чувство покоя и полного удовлетворения.
Ночью Виктор Петрович долго не мог заснуть. Пробовал читать, потом писать, потом снова читать, потом ему показалось, что у него в голове завелись вши и гниды; он тщательно помыл голову и долго лежал на спине, постоянно задавая себе один и тот же вопрос: "Какого хера?" Утром он встал американкой-проституткой, которая мстит, но что и как было не так-то просто.
Виктор Петрович решил прогуляться, погода сегодня хорошая, октябрь уж наступал на февраль, достать чернил (где?) и плакать, было бы над чем, нет, думал Виктор Петрович, плакать - хуй им всем, мне нужно серьезное дело!
У выхода из метро продавали календари - разноцветные, красивые, сильные, свежие, умные, страстные... На каждом была женщина, как правило, голая, но после той американки Виктор Петрович уже не мог вдохновиться лишь бы чем. В конце концов, голая женщина, вспомнил Виктор Петрович, это не показатель духовного возрождения, я голых, что ли, не видел, не так много, но видел, пора мочить! Тем более они дискредитируют идею, та мстительница тоже почти всегда была голая, пора мочить!
- Пора, мой друг, пора, - отозвался Лев Николаевич, - давно пора, давай, брат!
Виктор Петрович походил вокруг да около, в первый раз все-таки, чай не на семинаре сидеть, потом украдкой показал "Воскресение" молодежи, торгующей календарями, и сказал: "В этой книге ничего не сказано о том, что можно заниматься такими вещами". Лев Николаевич согласно кивнул, молодежь никак не отреагировала, даже не переглянулась, сейчас шизофреников много, на всех не напасешься. "Давайте, Виктор Петрович, - прошипел сбоку Лев Николаевич, - что попусту зря время терять", - и Виктор Петрович начал мочить.
Первые секунды он делал это как-то сумбурно и неловко, рука дрожала, книга неровно ложилась на тело, два раза вообще промахнулся, но скоро Виктор Петрович приноровился и разохотился, опускал книгу точно; через минуту от молодежи и календарей остались только пятна и запах свежей типографской краски.
- Здорово, - восхищенно произнес Лев Николаевич, - на вид вы, Виктор Петрович, не очень, но сила духа помогает, видать! А теперь дальше... дальше... дальше!
Виктор Петрович был тоже очень доволен, почти счастлив, хороший вечер, он шел, гордо расправив плечи и подняв голову, обычной сутулости нет и следа, какой там сколиоз!
Вскоре они заметили лоток с неформальной прессой. Сколько газет, брошюр и приложений нашел здесь Виктор Петрович! Особенно ему понравились те, где мученики советского режима, истерзанные и окровавленные, протягивали ему свои крошечные ладони. А вот пособия по сексу и астрологии показались Виктору Петровичу популистскими и жалкими, он об этом и раньше, пусть плохо, но знал, к тому же с помощью американки многое открылось, его этим уже не удивишь, "Вся эта хуйня, - нахмурился Лев Николаевич, указывая на разложенные перед ними издания, - только от неправильного устройства жизни", пора мочить! Но все-таки Виктор Петрович решил дать продавцам шанс перед концом, поэтому спросил, верят ли они в духовное обновление, не ответили, и не надо, мочить пора."Воскресение" Виктор Петрович показывать не стал, а стал мочить. Детективы полетели в одну сторону, "Как вы их ловко, - похвалил потом Лев Николаевич, - а? Любо-дорого было посмотреть", откуда столько Чейза, удивился Виктор Петрович, неужели никто другой на западе не писал детективов, кроме Чейза, даже как-то странно, ведь доходное дело, а разные откровения, приносящие счастье камни и народные травы - в другую, было очень весело, продавцы понимали, что теряют свое место в жизни и защищали казенные товары до тех пор, пока Виктор Петрович не замочил их так, что даже самому жалко стало.
